— У Азама есть тысяча долларов.
— Да, — говорю, — су-урьезная сумма.
— Ладно, папаня, не смейся, мы на эти деньги на Кипр слетаем. Правда, маловато, и если бы ты подкинул пару сотен, то было бы хорошо, а не плохо.
— А-ха, — говорю, — пару сотен. А если не подкину?
— Жаль будет, но все равно.
— Ты мне можешь объяснить, почему такая срочность? Неужели, не дай Бог, успела, беременная уже?
— Нет, — смеется, — не успела. Но собираюсь. Представляешь, каких мы наделаем красавчиков смешанной расы!
— Дворняжек, — говорю.
— Пусть дворняжек, но многих благородных кровей.
— Но тогда почему такая срочность? Поживите так, ладно уж, если загорелось.
А она мне в ответ теми же словами, как я когда-то говорил:
— Нет, мне настоящий муж нужен, а не так. Иначе одна нервотрепка.
— Почему, — говорю, — нервотрепка? — хотя теоретически с ней согласен. — Познакомитесь хотя бы. Может, тебе тогда и в Лондон расхочется. В крайнем случае поедете в Лондон, там и поженитесь, если не одумаешься.
— Нет, папаня, — говорит твердо. — В Лондон ехать надо в порядке, уже поженившись. И он именно тот муж, которого мне надо. Я хочу жить с ним всегда, и жить хорошо, и чтоб вам всем было хорошо. Поэтому мы сделаем так, как я говорю. Мы с Азамом поженимся, и все мы уедем в Лондон.
Вон какая у меня дочка! Никуда я ехать не собираюсь, и весь план ее детский и глубоко не отвечает существующей действительности, но какова! Вся в меня. И отчасти в Татьяну.
Точно, больница меня очень расслабила.
Вместо того чтобы злиться на глупую девку, которая решает за других, никого не спросясь, составляет нереалистический план действий и даже не принимает во внимание ситуацию с Татьяной — как она это видит, мы все уедем, а Татьяна останется здесь с хахалем? или хахаль тоже с нами поедет? — вместо того чтобы выругать и послать подальше, смотрю на нее и не могу не любоваться.
Но вопрос денег по-прежнему стоит на повестке дня, и я намерен до конца ей все разжевать, чтобы поняла наконец, какую выдумала бредятину. И говорю:
— Ну, ладно. Предположим, я позволю тебе выйти замуж. (Тут она немного улыбнулась, но смолчала.) И даже в Лондон уехать. И дам пару сот долларов на Кипр. (Спасибо, папаня, говорит.) И предположим, все мы согласимся уехать. Но все же скажи мне, на какие деньги ты будешь нас переселять? Хотя учти, лично я категорически против и не сдвинусь с места.
Она как сидела рядом на кровати, так и уткнула мне голову в грудь.
— Папа, — говорит мне прямо в пижаму и, слышу, со слезами, — я знаю, ты ко мне не так хорошо относишься и считаешь, что я гадюка неблагодарная. А мне не будет счастья, если я вас тут брошу. И Азам то же думает про своих. Мы не можем вас бросить.
Тут уж и я чуть слезку не пустил, спасибо, ей не видно. Глажу ее по голове и говорю:
— Да где же не отношусь, чего выдумываешь. А что мы с тобой цапаемся, не обращай внимания. Я тебе по молодости прощаю.
Она подняла голову, смахнула слезы и говорит:
— Правда? Я так рада.
— И я, — говорю, — рад.
— Я тебя обниму?
— Обними, — говорю.
Пообнимала она меня, а я ее снова по голове погладил, но обнимать не стал, слишком много на ней голизны. Потом отпустила и опять села напротив.
— Папа, — говорит (папаней звать перестала!), — ты себе не представляешь, как я его люблю! Ты не представляешь… — и даже кулаки стиснула.
— Ладно, — говорю, — ладно.
Меня от всего этого немного корежить начало.
— Нет, ты не представляешь, какой это человек! Он такой… такой… таких больше нет на свете!
— Ну ладно, ладно, — говорю, потому что ей в этот момент разумного слова не втолковать.
— И ты не должен отказываться, потому что мне счастье только с ним, а здесь никак нельзя, замучат, а там я сама замучаюсь за вас, какое же это будет счастье, и ты должен согласиться, и мама, потому что…
Мне стало совсем не по себе. Столько чувств, и это от дочери Галки, от которой кто бы мог ожидать. К тому же и притомился порядком, и травма разбаливается все сильней. Хотелось бы проявить деликатность, но она никак не принимает во внимание, что у меня все еще слабость, и дальше продолжает меня убеждать на ту же тему. Пришлось перебить:
— Галочка, принеси стакан воды, лекарство приму.
Она крикнула:
— Азам, пожалуйста, принеси отцу водички! — И начала было продолжать, но спохватилась наконец: — Ты не устал, папа?
— Есть немного, — отвечаю.
Азам принес воды, я проглотил перкосетину и говорю им:
— Все, друзья, на сегодня серьезные разговоры придется закончить. Я буду отдыхать. А ты, дочка, подумай, какой я тебе вопрос задал, что вы на эту тему думаете делать.