— Конечно.
Сбоку на серванте она заметила фотографию симпатичной женщины в серебряной рамке. Ничего особенного, даже при хорошем освещении и умелом макияже. Детских фотографий она не обнаружила.
Сколько же ночей он провел, размышляя об этом в одиночестве? Смерть всегда бессмысленна. Конечно, не для таких, как Габриэль Дэвис. Она пыталась представить, как переживал Липаски. Понять, делал ли он это молча, сохранил ли он ее вещи и доставал ли иногда, чтобы прикоснуться к ним, как она вдыхала запах Ролли, оставшийся в наволочке.
На плите булькала и всхлипывала кастрюлька с соусом. Липаски снял ее с огня и переставил на подставку. Загремела другая кастрюля, для спагетти.
Алекс налила себе бокал вина. Осторожно попробовала. Горьковато-сладкий вкус блаженно распространился во рту. Маленький глоток оказался еще лучше. Она подержала напиток в рту, стараясь ощутить весь букет, потом проглотила. По телу разлилось приятное тепло.
— Кажется, вы что-то говорили про алкоголиков?
— Именно так и поступают все алкоголики.
Когда спагетти дошли до нужной кондиции, Алекс была уже готова. Вино ударило в голову быстрее, чем она предполагала. Вялые пальцы уже плохо слушались, когда она собралась в очередной раз наполнить себе бокал.
Липаски перехватил бутылку и отставил ее на край буфета. Она повторила попытку, но он не убрал руку.
— Вы кто мне, мать, что ли? — проговорила Алекс, и фраза показалась ей такой же приятной, как хорошее вино.
Серые глаза вновь стали сонными, отстраненными.
— Ваш надзиратель. Вам хватит.
— Вы явно забыли, как надо ухаживать за дамой, Липаски.
Вместо ответа он поставил перед ней тарелку спагетти — дымящуюся смесь бледной лапши и красного соуса. Пахло восхитительно, но она не могла есть. Тем временем Липаски принес вторую тарелку, а бутылку поставил на свой край стола. Так, чтобы она не дотянулась. Его бокал все еще был наполовину полон.
Он пренебрег обычной застольной беседой и молча принялся за еду. Алекс, сделав над собой усилие, тоже попробовала и не смогла остановиться, пока тарелка не опустела. Она вспомнила, что уже несколько дней почти ничего не ела. Липаски поглядывал на нее с легкой улыбкой.
Ломоть хлеба с чесноком был толстым, хрустящим и чуть горьковатым. Она запила его остатками вина.
Липаски поглощал еду неспешно. Она сидела, положив подбородок на руки, наблюдая за ним и думая о том, что и Габриэль Дэвис когда-то вот так же сидел напротив и смотрел на него. С Липаски Дэвис должен был быть другим. Не таким отчужденным. Наверное, Габриэль так же копировал жесты Липаски, его сонный взгляд…
Как хорошо было бы познакомиться с ним в восемьдесят пятом году, познакомиться по-настоящему, а не накинуться ради одного интервью. Пять лет высосали все тепло и оставили одну оболочку.
— Десерта не будет, — объявил Липаски, допивая вино. Похоже, что ужин в ее присутствии не вызывал у него никакого дискомфорта. Да и с чего бы? Ведь он общался с Габриэлем Дэвисом.
— Ладно, — согласилась Алекс, поймав себя на том, что давно уже смотрит не на него, а на бутылку. — А теперь можно мне еще вина?
— Нет. — Липаски наполнил свой бокал, явно чтобы ее подразнить. В бутылке осталось примерно на один бокал, как раз чтобы ей хватило окончательно.
Он сделал долгий, вкусный глоток.
— Гадина, — пробормотала она и подхватила свою тарелку, оставив бокал на столе. Смывая остатки кроваво-красного соуса, она вдруг заметила у плеча его руку с полным бокалом вина.
Она приняла бокал, удивленно подняв брови. Лицо Липаски не выражало ничего особенного.
— Пособничество и подстрекательство? — щегольнула она юридическим термином, тихонько покачивая бокал. Темно-красная жидкость закружилась кровавым водоворотом.
— Мне жаль, что ваш друг погиб, — проговорил Липаски.
Она целую минуту обдумывала эту фразу, потом поднесла бокал к губам и слизнула каплю, уцепившуюся за ободок, моментально ощутив восхитительный вкус.
— Он не был мне другом, — ответила Алекс, делая большой глоток. Вино обожгло. — Он был бесчувственным эгоистичным подонком, который пользовался мной так же, как пользовался собственной женой. За все время, что я его знала, он не произнес ни единой фразы, доказывающей, что он мне друг. Он никогда не интересовался ни мной, ни моей жизнью. Я знала друзей и получше.
Уже заканчивая последнюю фразу, он вдруг поняла, что сказала. Роб мертв.
Кто остался?
— А если бы он не погиб? Если бы вы вернулись и обнаружили, что он ждет вас под дверью? Вы бы прогнали его?
— Нет, — честно призналась она и увидела, как его губы расплылись в победной улыбке. — Я мазохистка.
Казалось, он смотрит на нее целую вечность. Лицо горело, пальцы начали подрагивать. Холодный, спокойный взгляд серых глаз словно раздевал ее донага, но Алекс заставила себя выдержать. Он все-таки не Дэвис.
Отнюдь.
— Вы не знаете, что такое мазохизм, — наконец сказал Липаски и отодвинул ее в сторону, чтобы помыть свою тарелку.
Алекс почувствовала чье-то присутствие. Кто-то склонился над ней. Она метнулась в сторону, натягивая на себя чужую простыню и покрывало. Тяжелая рука легла на плечо, успокаивая.
— Тихо, — послышался мужской голос. Она наконец продрала глаза ото сна и в призрачном свете уличных фонарей разглядела Липаски. Он казался суровым и утомленным. — Вставайте.
— Зачем? — вяло возразила она, но непроизвольно подчинилась, скинула покрывало и опустила ноги на пол. Майка, которую он предложил ей в качестве ночной рубашки, была достаточно длинной, но недостаточно плотной; сквозь белую ткань откровенно просвечивало тело.
Алекс очень захотелось вновь натянуть на себя простыню, но Липаски уже отошел к окну.
— Который час?
— Три пятнадцать.
— Вы шутите.
— Одевайтесь. Я отвезу вас в отель.
Он стоял к ней спиной, застывший и напряженный.
— Вы говорили с Дэвисом? — спросила Алекс, оглядывая стул в поисках белья. Лифчик. Брюки. Кофта. Трусы, мягко говоря, не первой свежести. Липаски явно не собирался выходить из комнаты, поэтому пришлось встать и быстренько натянуть белье. — Что случилось?
— Ничего. Только быстрее.
Алекс еще колебалась, но он по-прежнему стоял отвернувшись. Тогда она сдернула майку и торопливо надела лифчик. Оказалось, что наизнанку. Пришлось снять и вывернуть, но тут крючки зацепились за кружевную отделку. В темноте было трудно разобраться. Она принялась чертыхаться.
— Вы что, не можете быстрее? — прошипел Липаски.
Алекс дернула крючок, разорвав нейлоновое кружево. Едва она успела застегнуть лифчик, как он отвернулся от окна. Лица его не было видно.
— Там кто-то есть? — шепотом спросила она, натягивая блузку и с отвращением чувствуя запах вчерашней одежды. Сердце отчаянно колотилось. — Господи, она что, уже здесь? Она там, на улице?
Липаски вышел в холл и нетерпеливо принялся мерить его шагами. Алекс натянула брюки, сунула ноги в туфли и постояла немного, надеясь успокоиться и заодно осматривая комнату — не забыла ли что-нибудь.
— Липаски, — позвала она, выглядывая в холл. Он уже стоял у выхода. Обернувшись, он окинул ее быстрым взглядом и отвернулся снова. — Черт побери, что происходит?
Он уже спускался по лестнице. Алекс поспешила за ним, цепляясь потной рукой за перила. Когда она спустилась вниз, он рылся в карманах своей куртки.
Зазвонил телефон. Липаски замер, бросил ключи на столик и снял трубку.
— Липаски, — отрывисто и сердито бросил он. Услышав ответ, закрыл глаза и опустился в кресло. Несмотря на явное облегчение, появившееся на лице, вся его фигура была по-прежнему напряженной. — Господи, где ты был? Нет, не важно, не говори.
Короткая пауза. Липаски потер лицо ладонью и поднял взгляд на подошедшую Алекс.
— Да. Она здесь.
Дэвис? — беззвучно произнесла Алекс. Липаски не ответил. Взгляд его блуждал по противоположной стене.