Избавиться от диктата этого афоризма мне помогла другая фраза.
Как-то в разговоре со своим начальником я попросила его кратко охарактеризовать приехавшую к нам в командировку молодую женщину. Он мягко сказал: «Она верит комплиментам». Теперь я думаю, что любой комплимент правдив в лучшем случае наполовину. Другая половина — это доброта и щедрость сказавшего, или хорошее его настроение, или попытка чего-нибудь добиться. Татьяна комплименты воспринимает приятно. Благодарно оживляется, веселеет, не заносится. По крайней мере — пока. Ведь, как и у вина, у похвалы существует послевкусие: первая реакция может отличаться от выводов, какие хвалимый сделает, размышляя.
В знак признательности и доверия меня посвящают в некоторые аспекты личной жизни:
— Ты знаешь, у меня аллергия ужасная. От кошек чихаю, плачу. А от мужиков так вообще тошнит. Вот что делать? Лето, можно и зазнакомиться с кем-нибудь, а подойдет такой козел ближе чем на метр, и все, не могу, прямо выворачивает всю! Она изящным жестом показывает, в каком именно направлении ее выворачивает:
— От него и табаком несет, и перегаром. А когда жарко — еще и потом вместе с одеколоном, короче, полный ужас! Вот так и живу, что делать — не знаю!
Татьяна возмущенно смотрит на меня. Я сочувственно качаю головой.
На сто процентов я ей, конечно, не верю — мало ли какие причины может придумать обойденная мужским вниманием женщина, но представить себе ситуацию в чистом виде, — головокружительное удовольствие.
Готовый сюжет для комедии — жаждущая секса и телесных контактов знойная героиня с непреодолимой аллергией на мужское естество.
— Да, — я продолжаю сочувствовать. — А женщины?
— Что женщины? — Татьяна снова смотрит на меня так, будто я перешептываюсь с соседкой по парте.
— Не привлекают? Ну, вместо мужчин?
— Да нет, — она уныло машет маникюром в сторону окна, — что женщины, я сама вот — женщина. Полный смысл последнего высказывания ускользает от меня. То ли из него следует, что женщин она и так знает, как облупленных и покорять их неинтересно, то ли считает, что две одинокие женщины, сойдясь, не образуют пару, а просто удваивают одиночество. Будь у меня побольше времени, я попыталась бы добиться расшифровки высказывания, но пора закругляться и я, вооружившись сантиметром, перехожу к телесному контакту:
— Ну, Тань, давай мы тебя померяем — измерим, а то мне уже немножко некогда. Татьяна встает и начинает расстегивать тесную блузку. Я машу рукой:
— Необязательно! Я могу и так.
— Нет-нет, ты будешь лучше меня видеть. И потом, мне же нужно будет подумать, какой формы лифчик купить под такой вырез, вот ты мне и подскажешь. Обожаю подсказывать заказчицам про лифчики, цвет чулок, модель туфель и проч. проч.! В неглиже Татьяна слегка напоминает совкового пупса — такие во времена моего детства продавались вместе с пластмассовыми ванночками размером с ладошку. Конечно, у пупсов не было таких грудей, да и талия отсутствовала. Минут десять обмеряю терракотовые округлости и ямочки, записывая в тетрадку результаты, попутно хвалю загар и гладкость кожи — что есть, то есть.
Вот и все, первое свидание подошло к концу. Договариваемся созвониться, и, из мягкой прохлады комнаты, через полумрак прихожей, Татьяна выходит на белый асфальт и удаляется в слюдяное сверкание зноя, четко постукивая каблуками, слегка сутуля полные плечи, обтянутые черным кружевом. Я смотрю ей вслед из кухонного окна и придумываю другую Татьяну — в льняном светлом платье и коричневых плетеных сандалиях на пробковой подошве. Она стоит на носу катера, что идет в Коктебель, ветер беспокойными пальцами треплет ее выгоревшие пшеничные волосы, смеясь, она пытается придержать их рукой и слушает мужчину, который, обняв ее за талию, что-то говорит, касаясь губами аккуратного ушка. И пахнет от него чем-то хорошим.