— Ай! Просто эти… ай, ай!
— Да говори же, бездельник!
— Я постоял под дверью, как вы велели…
— Ну? — хозяин наконец отпустил бедолагу, требовательно на него воззрившись. — И что?
— Я думал сначала — они содомиты, — быстро заговорил рыжий. — Ну те двое парней — они, как остались одни — целовались!
— Хо!
— А потом один разделся, и я увидал — он девка! Точно девка, ага!
Трактирщик безразлично повел плечом:
— И что с того, дурень?
— А еще — они говорили про меж собой на каком-то непонятном языке… Думаю, что это — испанский! Певучий такой, раскатистый…
— Так-так… — озадаченно протянул хозяин таверны. — А тебе не послышалось, дурачина?
— Да что я, не знаю, как испанцы говорят?
— Ладно, не канючь! Лучше еще за ними посмотри, послушай… А там видно будет. В конце концов, стражников позвать — бежать недалече.
— Ваша правда, ваша правда, мой господин.
Аньеза и впрямь стала походить на мальчика, о чем ей не преминул сообщить Мартин, тут же об этом и пожалевший: девушка неожиданно покраснела, а в уголках ее больших глаз заблестели слезы:
— Значит — мальчик, говоришь? Так?
— Н-ну…
— А я-то тебе верила! Считала своим другом… и даже больше того… А ты…
— Но Аньеза, милая, я просто хотел сказать — здорово, что все получилось… Нет, в самом деле — теперь тебя никто не узнает, и это…
— Молчи! — несколько успокоившись, девчонка погрозила пальцем и вдруг, еще более покраснев, повесила голову.
— Что?! — вскричал Мартин. — Что еще-то?
— Меня видели голой… нагой…
— Ха! — юноша осторожно взял Аньезу за плечи и заглянул в глаза. — Да, я видел тебя без одежды… Первый раз — когда мы вместе купались, ты сама захотела, кстати… потому что очень красивая… второй раз…
— Помолчи, не о тебе сейчас речь, — вскочив на ноги, девушка подбежала к двери. — Видишь? Чуть-чуть приоткрыта! А я закрывала плотно. Наверное, это тот рыжий слуга… ох, у него такой взгляд нехороший! Недаром про рыжих всегда говорят плохое.
— Ну милая Аньеза… — Мартин не знал, что и сказать. — Подумаешь, подглядывал… ты же красивая, вот он и…
— Не в этом дело, — напряженно поджала губы девчонка. — Он мог слышать, как мы с тобой разговариваем — между прочим, по-каталонски, который для англичан звучит, как кастильский. То есть мы с тобой говорили по-испански… в английском городе!
Глянув в окно, юноша почесал затылок:
— А, вон ты о чем. Думаю, надо про все рассказать сеньору Андреасу!
— Обязательно расскажем! Но до этого… и самим надо тут за всем последить. Эти корчемщики… те еще типы.
Покусав губу, Аньеза выставила вперед левую ногу и приказным тоном промолвила:
— Сделаем так: ты будешь сидеть у окна и запоминать, кто пришел, кто вышел… А я, как появятся посетители, спущусь вниз, посижу и послушаю разговоры.
— Ой, милая… А давай, ты посидишь здесь, а я спущусь и послушаю. Поверь, так будет лучше!
Стенли Фогерти, племянник боцмана Смоллетта, оказался высоким и худым молодым человеком с грустным взглядом наивных голубых глаз и красным, как у закоренелого алкоголика, носом, уныло повисшим почти до самой верхней губы. Перетянутый широкими белыми ремнями мундир — красный кафтан с белыми отворотами и пристегнутыми полами — сидел на нем примерно так же, как беговое седло на старой ослице. Впрочем, несмотря на флегматичную внешность, Стен оказался парнем сметливым и явно благоволившим к своему дядюшке-боцману.
Выйдя на зов стражника из помпезного здания суда, молодой Фогерти, выслушав торопливые пояснения Громова, быстро огляделся вокруг и махнул рукой:
— Да, помню, дядя Джон мне говорил. Ну пошли, парень. Нет, не сюда — тут есть черный ход, туда и двинем.
Проникнув внутрь сквозь небольшие, как видно, предназначенные для прислуги, воротца, Андрей и его проводник прошли по длинному гулкому коридору, по узенькой лестнице поднялись на третий этаж и вышли на широкую стену, опоясывавшую весь двор, в глубине которого виднелась небольшая часовенка или церковь.
— М-да-а-а… — разочарованно протянул лейтенант. — Отсюда я вряд ли кого разгляжу.
— Вот, — без лишних слов стражник вытащил из кармана складную подзорную трубу, которую и протянул Громову.
— Сейчас ведьм поведут в церковь, — пояснил племянник боцмана. — Очистить заблудшие души — ведь уже завтра казнь.
— Завтра? — переспросил молодой человек. — И что с ними сделают? Повесят или утопят?
— Ни то, ни другое, — Фогерти горделиво расправил плечи. — Что мы, хуже других, что ли? Колдуний сожгут на костре на площади перед церковью Святого Майкла.