Андрей улыбнулся, заложив руки за голову и вполуха слушая певшего где-то за дверью сверчка. Добраться до Калельи нетрудно, как и расспросить… вот только язык! Вряд ли крестьяне или рыбаки знали английский так, как, скажем, Жоакин Перепелка… Так вот его с собою и взять, заплатить даже — вдвоем-то веселей, да и те места парень хорошо знает. Вот проспится парнишка к обеду… впрочем, можно и пораньше разбудить, за окном, кстати, уже брезжил рассвет.
Чу! Громов приподнялся на локте, услыхав какие-то странные звуки, доносящиеся со двора, со стороны кузницы. Словно кого-то пытали или… или надрывно кашлял чахоточный больной, выплевывая остатки легких. А скорее…
Андрей вдруг улыбнулся и подошел в двери. Распахнул…
Так и есть! У стоявшей рядом с кузницей объемистой кадки с водою притулилась чья-то согбенная фигура, наверняка — кто-то из вчерашних гостей-пьяниц. Ох, как бедолагу ломало, рвало! Да уж, выпили-то немало, у самого-то Громова немножко побаливала голова. Так, чуть-чуть — вино-то хорошее, качественное, не та гнусная бодяга, какой в российских магазинах торгуют.
— О, святая дева Монтсерратская! — подняв руки к небу, со стоном воззвал несчастный. — О, черная девственница, помоги, не дай погибнуть! Клянусь, больше никогда…
В принципе, Андрей понял почти все из произнесенного, и — наконец, распознав бедолагу — подошел к бочке, участливо похлопав блюющего по плечу.
— Что, Жоакин, плохо?
— Ох, сеньор Андреас, плохо!
Юноша повернул голову, бледное лицо его казалось осунувшимся и больным, руки дрожали, в темных глазах стояли боль и тоска:
— Никогда больше не буду этак…
— Все так говорят, — усмехнулся Громов. — Однако при первом же удобном случае все начинают сначала, и, более того — сами этот случай ищут. Ты водички-то попил?
— Да-а… И голову прополоскал… Ничего не помогает!
— Надо рассол… оливковый хотя бы. Эта вода — она тут не для питья?
— Нет, — застонав, парнишка покачал головой. — Для кузницы.
— Тогда раздевайся — и полезай в бочку!
Жоакин в ужасе захлопал ресницами:
— Что вы такое говорите, сеньор Андреас? Водица-то здесь холодная!
— Вот и хорошо, что холодная! — посмеиваясь, Громов взял парня за шиворот и сильно тряхнул. — А ну! Кому сказано — полезай!
— Ой, господин… Я же умру, заболею!
— Как раз вылечишься… От похмелья еще никто не умирал.
Не тратя больше времени на бесполезные споры, молодой человек схватил подростка в охапку и с хохотом бросил в бочку, а затем еще и пару раз окунул с головой, не обращая внимания на вопли.
— Что тут такое, господи? — распахнув ставни, высунулся из окна заспанный хозяин в смешном ночном колпаке с кисточкой.
Громов помахал ему рукой:
— Доброе утро, почтеннейший сеньор Жауме. Наш юный друг Жоакин решил искупаться в твоей бочке. Ничего?
— Да ничего, пусть купается. Завтра все равно новую воду привезут, а эту выльем. Да! Ежели захотите позавтракать — сейчас Льота пожарит яиц. И вино еще не кончилось, х-ха!
Смачно зевнув, кузнец захлопнул ставни.
— Ну что, накупался? — молодой человек посмотрел на дрожащего парня. — Тогда вылезай. Сейчас завтракать будем — вон, в летней кухне уже Льота хлопочет. Доброе утро, Льота!
— И вам да поможет Святая Дева, сеньор!
Громов и сам не заметил, как поздоровался с кухаркой — румяной и добродушной женщиной, вокруг которой уже бегали младшие детишки Жауме — как видно, выпрашивали что-нибудь вкусненькое.
— Ну вылезай уже!
— У-у-у-у! — дрожа всем телом, Жоакин выбрался из бочки — струйки воды стекали с его лохмотьев грязными журчащими ручьями.
— Я водяной, я водяной! — по-русски пропел Громов и толкнул парня в плечо. — А теперь — зарядка! Ноги на ширину плеч — оп.
— Госпо-о-один…
— Ставь, говорю, иначе снова в бочку брошу! Наклоны… раз-два. Раз-два, раз… Теперь — попрыгали, оп-оп-оп… Побежали! Да ноги-то по земле не волочи, поднимай коленки повыше!