Иван тоже выступил. Он говорил о том, что каждый сапожник не может быть сам по себе, что все рабочие должны отвечать друг за друга, помогать друг другу.
— Уж не знаю, как это назвать одним словом, — сказал он, — но так должно быть.
— Солидарность! — крикнул из толпы человек в студенческой тужурке. Он выхватил из-за пазухи алый стяг и принялся им размахивать над головой.
Все закричали: «Ура!»
Рабочим было интересно на маёвке. Но к вечеру прискакали жандармы с нагайками, открыли беспорядочную стрельбу. Срочно пришлось расходиться.
«А что было потом?» — вспоминал Иван, сидя сейчас на чужом плюшевом диване.
После той маёвки Иван взялся распространять прокламации, запрещённые книги и газеты. Он всегда действовал с крайней осторожностью. Подойдёт, поговорит о чём-то постороннем. А потом достанет незаметно из-под своего кожаного фартука несколько листков.
— На, — скажет, — на курево.
Знали товарищи, какое взрывчатое содержание было в этом «куреве»!
Скоро и начальство приметило подозрительную деятельность Ивана. Его имя попало в «чёрную книгу», где значились все смутьяны, выражающие недовольство фабричными порядками, будоражившие сапожный люд.
И вот после очередной стачки Сорокина вызвали в дирекцию.
— Жаль, хороший ты спец, — сказали ему. — И нужен ты фабрике. Но, голубчик, вон, за ворота!
А у ворот дожидались двое жандармов.
Его арестовали. Что-либо предпринимать было поздно… «Пусть берут, — подумал тогда Иван, — всё равно вырвусь».
Он ещё не представлял, как это удастся сделать. Но зрела в нём какая-то весёлая уверенность, что друзья выручат.
Его вывели через проходную и повели по Заставской улице к жандармскому участку. А вдоль улицы, как будто нарочно, столпились рабочие. Они кричали:
— Сволочи, за что арестовали!
— Иван, держись!
Жандармы молча ускорили шаг, крепче сжали Ивановы руки.
Но толпа рабочих густела. Когда прошли мимо мясной лавки, группа сапожников вплотную приблизилась к ним.
Остальное произошло в несколько секунд. Кто-то помог ему вырваться от жандармов. Иван отскочил вправо и скрылся в знакомой подворотне.
Несколько дней Иван отсиживался на чердаке. «Свои» приносили ему еду и новости. Они-то и сообщили Ивану, что состоялось решение властей: выслать Сорокина, как лицо вредное для государственного спокойствия, из Петербурга в отдалённую местность, под надзор полиции.
После этого долго оставаться на чердаке становилось опасным. Товарищи помогли Ивану перейти границу и скрыться в Финляндии. На родину он вернулся лишь в марте 1917 года, после свержения царской власти…
— Ком ин! Выходи! — снова позвали Ивана.
Пока он тут, в каюте, предавался воспоминаниям, время шло. А он никак ещё не мог найти выход из создавшегося трудного положения.
Наступил вечер. По небу побежали серые тучи. Но было светло как днём, весной в этих местах темно не бывает.
Проходя по палубе, Иван опять пристально оглядел рейд и опять не обнаружил свой тральщик.
Плохи дела. Как же выпутываться? Уж теперь наверняка от него потребуют окончательный ответ. Или — к стенке!
На сей раз его провели в строгую, обитую дубовыми панелями каюту, тоже с плюшевыми диванами, только золотисто-коричневого цвета.
— Сит даун, плиз, — пригласил его садиться сухопарый англичанин в пенсне.
Они остались одни.
— Имею предложить чашку чая. Вот сахар, вот молоко. — Англичанин придвинул Ивану изящную чашечку тонкого фарфора. — Мы, англичане, любим пить чай с молоком.
— Правда? — удивился Иван. А сам подумал: «За каким чёртом ты меня вызвал? Уж, наверное, не для того, чтобы я узнал английские обычаи».
Ясно: англичанин навязывал Ивану хитрую игру. И ничего не оставалось, как принять этот вызов.
Ароматный запах чая манил.
Ивану хотелось налить в блюдечко и причмокивать его вприкуску. Но он «по-благородному» взял чашечку двумя пальцами и оттопырил мизинец в сторону.
Итак, о чём пойдёт речь?
— Мистер Сорокин, я узнал кое-что о вашей коммерческой деятельности в Мурмане. Но вы не есть коммерсант. Вы есть сапожник.
— Да, — подтвердил Иван и сам подумал: «Наверное, всё уж пронюхал».
— Так почему вы занялись розыском товаров и машин?