Платон коротко кивнул и поплелся за ширму. Он так устал и вымотался, что едва понимал, как оказался на каталке и что там доктор делает с его ногой. Сосредоточился на том, чтобы не отключиться: Платон еще с детдомовских времен не любил, когда заглядывали в лицо ему спящему. Оттуда же пришла привычка спать совсем мало, по пять часов примерно. Засыпал позднее всех, просыпался – раньше. Все свободное время отдавал книгам. Правда, в комнате, где спали еще трое, зажигать свет было нельзя. Если не удавалось потихоньку покинуть комнату, он мысленно открывал любую из впечатливших его книг и таким образом «перечитывал», обдумывал, даже спорил с автором. Или вместо «чтения» отыгрывал шахматную партию.
Вот и теперь, чтобы не спать, Платон страница за страницей перелистывал в памяти «Сумерки богов». Вздохнул с облегчением, услышав:
– Ну все, молодой человек, готово. На всякий случай перевозить вас сегодня уже не станем, вы отлично выспитесь прямо на каталке, и никакая боль вас не побеспокоит. Кнопка вызова над вами. Отдыхайте.
Стоило в смотровой погаснуть верхнему свету, как Платон с великим облегчением закрыл глаза и уснул.
Глава 3
Обещания и угрозы
Разбудили Воронцова осторожные шаги вокруг каталки – видно, доктор Вадим Андреевич спозаранку пожаловал в свой кабинет. Веки, словно запаянные, никак не открывались, и Платон решил, что будет просто лежать, от него ведь все равно ничего не зависит. Но никто не касался больной ноги, зато некоторое время спустя звучно крякнуло под чьей-то тяжестью кожаное кресло на колесиках в углу смотровой. Пришлось все же расклеить глаза и осмотреться.
За окном стояла та снежная хмарь, при которой никак невозможно определить время суток, но электронные часы с зеленоватой подсветкой сообщили Платону, что проспал он пару часов и время перевалило за полночь. Вошедший оставил дверь в коридор приоткрытой, и проникающий оттуда холодный белый свет позволял разглядеть крупного человека с зачесанной назад гривой густых волос. Человек сидел в кресле боком к Платону, и потому был хорошо виден его львиный профиль с чуточку приплюснутым носом и выдвинутым подбородком, таким мощным, что он слегка отвисал, обнажая крупные резцы.
Мужчина медленно повернул голову и вперил в парня тяжелый взгляд глубоко посаженных глаз. Отчетливо лязгнул челюстью, при этом нижняя губа совершенно поглотила верхнюю.
– Ну как нога? – спросил негромко.
Голос его, густой и низкий, чем-то походил на гул взлетающего самолета.
– Спасибо, нормально, – вежливо ответил Платон.
– Знаешь, кто я?
– Знаю. Вы хозяин этого дома, господин Прайд.
– Обращайся ко мне так: Виктор Антонович, – ухмыльнулся мужчина. – У нас с тобой впереди долгая и интересная история сотрудничества. Но для начала я должен поинтересоваться, почему не был выполнен мой приказ. Кажется, я четко выразил пожелание, чтобы сегодня же все первенцы оказались в моем доме? Что подало тебе мысль, что распоряжение можно нарушить и не понести за это серьезного наказания?
– Ну, приказ не мог быть выполнен по независящим от нас причинам: не удалось вчера найти последнего, пятого ребенка. Поиски продолжатся с самого утра.
Прайд глянул с убийственным прищуром:
– Хочешь сказать, что исполнили бы мой приказ в точности, если бы вам повезло чуточку больше?
Воронцов решительно и без сомнений мотнул головой:
– Нет. Я доставил бы сюда всех пятерых малышей, а ребятам все равно сказал бы расходиться по домам – они нуждались в отдыхе, и их ждали семьи.
– Вот как. – Теперь в голосе хозяина дома прозвучала явная угроза. – Ты решил, что лучше меня знаешь, в чем они действительно нуждаются? Я думал, ты умнее, Платон Воронцов, и понимаешь, что хвост не стоит рубить по частям из ложного милосердия. Первенцам нет места в мире нормальных людей! Это ясно?
– Я в этом не уверен, – тихо, но твердо проговорил Воронцов. – Мы прежде неплохо справлялись.
– Самонадеянный юнец! Кажется, жизнь среди обычных, пошлых людишек успела плохо повлиять даже на тебя, наделенного гениальными мозгами. Они справлялись! Да, пока вы, юные и невинные деточки, производили приятное впечатление и привлекали на свою сторону защитников. Но проблема в том, что вы не можете не причинять вреда людям! Просто потому, что вы иные. Сколько там уже на вашей коллективной совести смертей, не напомнишь?