Шуточная такая песня, но по-доброму, не как про это самое – выпили, короче, жиды всю воду и пошло-поехало… Короче, прознали кому надо, что еду я оказывать поддержку Высоцкому, и подослали в поезд москвича одного очкастого, чтобы он меня спровоцировал на злостное хулиганство, то есть, чтобы я ему навешал от души звездюлин. Ну я-то, не дурак, башка варит, ждал по дороге засаду и решил терпеть до последнего. Говорит мне очкастый: – Фули ты, деревня, стаканы со столов скидываешь? А я и не его стаканы вовсе скидываю. Просто стаканы бабы одной, с которой познакомился. Стаканы, не имеющие к нему никакого отношения. Но молчу, скриплю зубами. Говорю ему культурно:
– Не твои стаканы, не лезь… Руки положил одну на другую, как в школе, и сижу смотрю в окошко на лампочки. Опять он мне:
– Фули ты, деревня, материшься на весь вагон-ресторан?..
– А где, – я его спрашиваю, – русскому человеку еще поматериться, коль не в ресторане?.. И отодвинул его легонько в сторону, чтобы он мне вид из окна на Россию не закрывал своей гнусной мордой. А этот студент хватает меня за шиворот, плюет мне на шею и кричит: – Я не позволю! Я не позволю!.. Тут я не выдержал. Нервы у меня были натянуты до предела, сорвался я. Это ж надо – Петру Углову за шиворот плевать! Взял я этого провокатора, вытащил за ноги в тамбур и хотел с поезда спустить под откос, как фашистский эшелон партизаны спускали, да не успел. Налетели сзади из засады, повалили меня на зассанный пол, мордой по ступенькам повозили и всё. Как у Высоцкого – завели болезному руки ему за спину и с размаху бросили в черный воронок!.. Так я и не доехал до Владимира Семеновича, и он умер, не дождавшись подмоги, поддержки от народа…
3
Петька поправил полено под головой деда Семена. Уже темнело. Он высыпал отруби в пруд на свое любимое место возле коряги и пошел домой, выпить самогона и посмотреть по телевизору кино про войну.
Петька шел по дороге и курил.
За спиной зазвенел велосипедный звонок. Углов обернулся. Сзади крутил педали Андрей Яковлевич Колчанов.
– Привет, Петька, – поздоровался Колчанов. – А где Чапаев? – Это была его коронная шутка. Колчанов всегда так шутил, когда встречал Петьку.
– В пруду теперь живет, – ответил Петька. – Теперь он человек-анхимия, морской дьявол. Я его прикармливать ходил отрубями…
– Ну ты даешь! – Колчанов поравнялся с Петькой, слез с седла и пошел рядом. Вытащил из кармана папиросу, закурил.
– А ты откуда, на ночь глядя, едешь, Колчан? – спросил Петька незлобно.
– Да вот, еду от Васьки… – Он помолчал. – Надо по дороге картошки накопать… Дай спички.
– Пососи у птички, – Петька протянул коробок.
Вышли к полю.
Андрей Яковлевич огляделся.
– Вроде, никого…
– Да ты не ссы, – сказал Петька, – никого нет. Один дед Семен у пруда спит… В говно… Я ему полено под голову подложил…
– На хер?
– Чтоб не сблевал.
– Это правильно… Подержи лисапед, я быстро…
Колчанов снял с багажника сумку, вытащил из нее саперную лопатку, которую подарил ему сын, подошел к ботве, поплевал на руки и несколько раз копнул.
Вдруг, откуда ни возьмись, налетел ветер. Закаркали поднявшиеся в воздух вороны.
И что-то неясное, но тревожное почувствовалось в воздухе. В том числе завоняло какой-то дрянью.
– Чего это?.. – Андрей Яковлевич схватился рукой за кепку, которую чуть не сорвало с головы.
Ему показалось, что у чучела, стоявшего неподалеку, сверкнули недобрым светом глаза-пуговицы, а нарисованный рот на мгновение скривился в ухмылке.