Ему вдруг захотелось крикнуть в эту темноту что-нибудь осмысленное, чтобы люди поняли, что им осталось недолго мучиться. Но он сдержался – была ночь и не хотелось тревожить Раису. Ему почудилось, что если он сейчас сорвется с подоконника, то никогда не упадет на холодный асфальт, а, как лермонтовский Демон, полетит над родной страной, обозревая сверху ее великие просторы, ее леса, холмы и горы…
Дегенгард зажмурился и представил себе, как он летит в черном плаще по воздуху, олицетворяя предвестника глобальных перемен. Он представил себе воздушные потоки, в которых он кувыркается…
И тут что-то стукнуло Георгия Адамовича по затылку и обожгло шею. Он открыл глаза и ударил ладонью по шее сзади. Ладонь тоже обожгло, и вниз полетел, рассыпая искры, окурок. От возвышенного настроения не осталось и следа. Дегенгард поднял голову, чтобы высказать негодяю, что он о нем думает, но никого сверху не увидел. Видимо, тот, кто кинул окурок, уже спрятался и сидит теперь у себя в комнате, ухмыляется.
Георгий Адамович представил себе физиономию этого тупого идиота и плюнул вниз.
Нет, до поры до времени никому нельзя говорить о том, что я теперь знаю. К сожалению, в стране еще много идиотов. Страна еще не готова к таким новостям… Но успокаивает одно – несомненно, что в результате излучения Звезды, такие люди, как этот мудак сверху, вынуждены будут либо перековаться, либо отмереть…
Эта мысль немного успокоила Дегенгарда, и он пошел в ванну взять из аптечки пластырь и наклеить себе на шею.
8
– Что это у тебя, Жора, с шеей? – спросила утром Раиса, когда Георгий Адамович спустил ноги с кровати и сидел на краю, растирая рукой затекшее плечо.
– Ерунда… Прыщик вскочил, – коротко ответил Дегенгард, чтобы не беспокоить супругу и не вдаваться в длинные объяснения, – он очень не любил по утрам разговаривать.
– А мне сон такой снился необычный, – Раиса потерла лоб. – Про Пушкина… Как будто Пушкин воскрес, но его никто не признает… Говорят: Не может быть, чтобы вы воскресли… А я везде хожу и всех убеждаю, что это же Пушкин! А они говорят: Хорошо, тогда пусть покажет документы. А я говорю: Он же не по документам Пушкин, а по таланту. А они говорят: Раз он по документам не Пушкин, то пусть идет гуляет… И вот я вижу, что Пушкин гуляет грустный, а я иду за ним. Приходим на Пушкинскую площадь. Я смотрю, а памятника Пушкину нет, один постамент стоит. Я говорю Пушкину: Идея! Залезайте, Александр Сергеевич, на свое место и читайте свои стихи! Они услышат, какие вы стихи читаете, и это их убедит, что вы живой. Пушкин залезает на постамент. Его губы трогает горькая улыбка, и вдруг он читает:
Я начинаю плакать от таких горьких слов и вижу, что Александр Сергеевич превращается в каменного гостя, спускается с постамента и шагает каменной поступью по Пушкинской площади. От его шагов содрогается земля и рушатся здания, как в кинофильме «Годзилла». Люди в ужасе разбегаются в разные стороны, а Пушкин кричит: Я вам, суки, покажу сейчас документы! Он давит людей каменными ногами и отшвыривает каменным цилиндром: Я вам покажу документы, козлы!.. Мочи козлов!
Раиса села на постель и замолчала. Вид у нее был обескураженный.
– Раечка, не волнуйся, – сказал Дегенгард и погладил жену по плечу. – Это же сон.
– Да, – ответила она рассеянно, – это сон… Медный Всадник или Каменный Гость, по-твоему, тоже сон?
– Ты, наверное, на левом боку спала. На левом боку всегда кошмары снятся. – А про себя он подумал, что сон жены вещий. Теперь уже недалек тот день, когда культура победит хамство.
– Это было так ужасно, – не успокаивалась Рая. – Так ужасно!.. Ты же знаешь, что сны – это всплески подсознания, а в подсознании у каждого человека какой только дряни нет!..
Георгий Адамович знал, что Раиса не успокоится и до вечера будет ходить подавленная. Уж очень она впечатлительная натура. Раньше это даже нравилось Дегенгарду. Такие люди, как Раиса, от рождения нервозные и впечатлительные. И Георгий Адамович считал, что эти качества являются лучшим доказательством неординарности личности и ее врожденной предрасположенности к культуре и искусствам. Когда много лет назад он познакомился с Раисой, именно эта впечатлительность и понравилась Дегенгарду в девушке больше всего. Он тогда понял, что наконец-то нашел себе пару… С годами Дегенгард перестал восторгаться подобными качествами, они даже его немного раздражали. Но он не признавал этого. Дегенгард считал, что иногда в нем просыпается обыватель, которому нужно комфорта, а больше ничего. Просто он немного устал. Жизнь немного утомила его, работал он много, а результаты, к сожалению, были не очень ощутимыми. Вот и их сын, представитель другой формации, подсмеивался над ними. Это Георгия Адамовича тоже сердило, ему казалось, что уж сын-то, перед глазами которого прошла вся их честная открытая жизнь, мог по достоинству оценить его как отца и старшего человека, носителя традиций русской интеллигенции.
– Пойдем завтракать, – сказал Георгий Адамович жене. – Я тебе сейчас заварю такой чай, что ты выпьешь чашечку и про всё забудешь.