– А почему же ваши, повторяю, Маркс и Энгельс не заметили этого? Почему у них этого нигде не написано?
– Потому, естественно, что они сами принадлежали к этой же формации.
Дегенгард фыркнул.
– Следуя вашей логике, получается, что как теперь, так и раньше у власти была эта формация.
– Нет. Вы плохо разбираетесь в историческом процессе. Что б вам стало ясно, я объясню. В начале века в России усилилась еврейская активность, вызванная их торгашеской непоседливостью, жадностью, завистью и нечистоплотностью. Русские здоровые силы воспользовались их активностью, чтобы смести прогнивший режим самодержавия за счет евреев. Евреи сделали всю грязную работу и сидели ждали, когда их похвалят. Но русским здоровым силам они уже больше были не нужны. Евреи выполнили свою историческую функцию в России и должны были покинуть корабль истории, как балласт. Их и того… почистили… Но почистили, как оказалось, не очень тщательно. Многие из них скрылись за русскими фамилиями или в глухих селениях. Они затаились до времени, а потом, когда пустили тонкую струйку говна, повылазили, перестроили свои ряды и захватили власть. Про…бали мы, дорогой товарищ, свое время!
Георгий Адамович обхватил голову руками и покачался.
– А где же были здоровые русские силы, когда евреи захватывали власть? – спросил он.
– Евреи развратили русских наркотиками, антинародным телевидением, порнографией, сексом и импортными продуктами!
– Сначала я подумал, что вы адекватны, – Дегенгард постучал по лбу пальцем. – Но теперь я вижу, что с вами и с такими, как вы, разговаривать не о чем. Все вы – выжившие из ума рептилии, которые пока не вымрут, не успокоятся. – У Георгия Адамовича разболелась голова. – Мне неприятно с вами рядом сидеть, – он встал.
– Ишь ты! – пенсионер усмехнулся. – Неприятно ему со мной сидеть? Как будто мне приятно сидеть с жидом! Я сразу понял, кто ты, собака шестиконечная! Тьфу, – он плюнул Дегенгарду на ботинок.
Дегенгард сдержался. Он не хотел связываться с маразматиком. Он сделал шаг, чтобы побыстрее уйти. Но пенсионер сунул ему палку между ног, и Георгий Адамович упал на асфальт. Он ударился лбом. Перед глазами вспыхнул яркий свет. Он услышал ржание студентов: Шоу Бенни Хилла!.. Дегенгарда охватила ярость. Он почувствовал, как всё, что составляло его гуманистическую натуру – куда-то спряталось. А наверх выползло темное, первобытное, звериное. Дегенгард захотел убивать, крушить, ломать, насиловать, рвать зубами. Ему захотелось, чтобы текла кровь, захотелось выдергивать у трупов зубы, отрывать им уши и снимать скальпы. Ему хотелось убивать, наслаждаясь мучениями жертв, их криками, стонами, их обмоченным от страха бельем, их пахнущим ужасом потом. Он почувствовал себя Годзиллой. Он медленно поднялся на корточки и увидел перед собой ухмыляющееся лицо врага.
– Что, жид, рубель нашел?
Дегенгард схватился за палку, перебирая по ней руками встал и дернул палку на себя. Пенсионер чуть не слетел с лавки, но палку не выпустил. Тогда Георгий Адамович уперся одной ногой ему в живот и выдернул чего хотел. Размахнулся и врезал растерявшемуся пенсионеру палкой посередине шляпы. Шляпа налезла на нос и окрасилась кровью. Пенсионер свалился под лавку.
Георгий Адамович отшвырнул палку в сторону. Сел на лавку. Всё это произошло так быстро, что он не успел подумать ни одной мысли. Он машинально сунул руку в карман, вытащил пачку сигарет, которую купил для Хомякова, вынул сигарету, вставил в рот фильтром вперед и так и застыл. Он сидел и ничего не соображал.
Как сквозь туман, до него доносились голоса детей: Дяденька милиционер, вот этот дядя дедушку стукнул… Он ему по голове палкой как даст… как даст… Дядя милиционер, его расстреляют?.. Кыш отсюда…
Дегенгарда отвезли в отделение.
6
В отделении Дегенгард пришел в себя и ужаснулся. Он своими руками чуть не убил человека. Он не понимал, что его так завело. Конечно, в разговорах он мог пропустить выражения, вроде: чтоб ты сдох, могила, тебе конец, ты мертвец, всем кабздец и тому подобные, но это всего лишь идиомы, устойчивые выражения, без буквального воплощения.
Тем не менее он и сейчас ощущал клокочущую энергию, рвущуюся изнутри.
Дегенгард огляделся. В другом углу камеры на нарах лежал, повернувшись лицом к стене, и храпел какой-то мужик. Его плащ был в грязи, как будто он искупался в луже.
Дегенгард встал, подошел к мужику и постоял над ним. Потом повернулся на пятках, подошел к окну, подергал решетку. Повернулся, подошел к железной двери и врезал по ней ногой. У него было такое чувство, будто внутри него поселились какие-то маленькие шустрые существа, которые заставляли его тусоваться. Они с большой скоростью гнали кровь по жилам, они дергали его мышцы, они перетягивали его сухожилия, они стучались ему в мозг и кричали: Двигайся! Двигайся! Двигайся! Врежь по двери ногой! Врежь по двери ногой! Дай, как следует! И эти маленькие существа жили в нем каждый по себе и в то же время имели некое коллективное сознание сообщества маленьких существ. И самому Георгию Адамовичу, его личности, в собственном своем организме оставалось совсем немного места, из-за чего он едва контролировал ситуацию.
Дегенгард врезал по двери еще разок.
– Ты чё долбишь, дедон? – услышал он сзади голос мужика.
Георгий Адамович резко повернулся. Грязный мужик сидел на нарах и смотрел на него, прищурившись. У него была здоровая красная морда, широченные плечи и руки, как цветочные горшки. Мужик поднял одну руку и почесал шею. Потом вставил в рот спичку и пожевал.
– Ты чего долбишь, дятел? – повторил он, и Дегенгард почувствовал в его голосе угрозу, но не испугался. – Ты, бля, долбишь, а мусорки, когда прибегут, надают дубинками по башке нам обоим! Понял, дятел штопаный?! – мужик подманил Дегенгарда пальцем. – Сядь, бля, на нары и сиди, а то ты мне на нервы, бля, действуешь. А у меня, знаешь, какие нервы? Плохие. Могу угондошить тебя, как муху сраную на говне.
Дегенгард заложил руки за спину, поднял подбородок и сказал специально сквозь зубы:
– Мне тыкать не надо, я с вами на брудершафт не пил, – и качнулся с носков на пятки и обратно.
– Точно, – согласился мужик спокойно, – не пил… И в одно очко не срал. – Он встал с нар и потянулся. Ростом он оказался такой высокий, что Георгий Адамович едва доставал ему до плеча.