— Ты пока что лучше помоги капитану освободить остальных арестованных, паренёк, — проворковал он капралу. — Я сам упрячу в камеру этого малыша.
Оказавшись в камере, Перес вздохнул с облегчением.
— Послушай, Даффи. Ещё один тычок в почки этой твоей гаубицей-переростком, и ты искалечишь меня на всю жизнь. Расслабься-ка, а, друг?
— Ну, ясное дело, паренёк. — Тон сержанта был извиняющимся. — Не я ведь в этом виноват. Я не верю в то, что ты — та грязная образина, какой кажешься, но я всего лишь сержант.
— Верно, сержант. Мы друзья. Помолись пару раз за меня, прочти «Богородицу».
— Во имя Божье, мистер Перес, неужто ты и вправду думаешь, будто краснокожие прищучат нас, а?
— Могут, если очень захотят.
— Храни нас все святые… — Молитва Даффи была грубо прервана.
— Пошли, сержант! — Раздражение капитана Тендрейка усиливалось усталостью. — Выведем отсюда остальных людей. Старик хочет видеть их всех под ружьём на стенах форта через десять минут. Ты и твой приятель-сиу продолжите свой роман позже.
Перес бесстрастно следил за тем, как двое нижних чинов гуртом вывели арестантов на снег. Тендрейк захватил даже капрала охраны, оставив скаута наедине с одним лесом из железных прутьев да потрескивающим огнём в печи. Одного беглого взгляда на гауптвахту Фентона было достаточно, чтобы арестанту стало ясно, что Лура Коллинз осталась его последней надеждой. Понадобилась бы сила медведя-гризли, да шесть ломов, да в придачу добрая половина зимы, чтобы взломать эту тюрьму. Перес мог считать себя в какой-то мере экспертом по тюрьмам пограничья, поскольку имел возможность изучить многие из них с внутренней стороны. И крыса, намазанная жиром, не смогла бы выбраться отсюда, если только ей не подать руку снаружи.
А застывшим от холода стражам на стенах форта казалось, что Бог совсем позабыл о форте Уилл Фарни. Занемев от жестокой стужи и неотвязных воспоминаний о резне Стейси, люди стояли на стенах и у нижних ружейных бойниц, словно скот, ожидающий появления живодёров.
Один холод уже сам по себе был врагом под стать краснокожему противнику. В тот миг, когда человек выходил наружу, его ноздри плотно слипались, а рот жадно ловил воздух, и тут, лишённый хоть чуть-чуть согревающего доступа через носоглотку, мороз попадал в лёгкие. Пятьдесят вдохов — и грудь начинала болеть так, что уже с трудом думалось о пятьдесят первом. За десять минут, проведённых снаружи, руки немели от пальцев до самого плеча, а ноги превращались в промёрзшие обрубки, и единственно возможным передвижением могло быть лишь слепое спотыкающееся ковыляние. За двадцать минут мороз добирался до плеч и колен, заставляя человека тяжело шагать вдоль заледеневших галерей, словно безрукого лунатика на ходулях.
Ни один солдат был не в силах выдержать больше получаса подобной пытки и сохранить способность управлять своими членами. В таких условиях человек едва был в силах удержать ружьё, не говоря уже о том, чтобы спустить курок. И в этой холодной колоде карт был трагический джокер — припасы топлива у Фентона подходили к концу. Сиу подстерегли его, когда в форт успели завезти едва лишь половину зимнего запаса. Его было достаточно, чтобы поддерживать огонь на кухне и в казармах ещё с неделю. После этого, если индейцам не удастся ускорить события, гарнизону оставалось только ждать, пока их союзник, Вазийя Ледяногрудый, не сократит число защитников форта,
Эта и другие приятные перспективы пролетали, не встречая преград, в уме полковника, пока он вместе со своими офицерами стоял, сгорбившись, на смотровой вышке у северных ворот.
— Который сейчас час? — бесцельно задал вопрос Фентон.
— Два часа ночи, — отвечал капитан Хауэлл.
— Прошло восемь часов, как Тендрейк вернулся. И всё ещё никаких признаков сиу! — Полковник изо всех сил старался извлечь хоть немного веселья из этого факта. Прочие его не поддержали.
— И никаких следов вашего пропавшего следопыта тоже. Думаю, Перес всё же был прав насчёт него, — послышался голос Хауэлла.
— Он был прав и насчёт Стейси, — в добавлении Тендрейка звучала горечь.
— Он оказался прав насчёт большинства событий, которые предсказывал за всё время, что я служу здесь, — подытожил Хауэлл грубовато.
— Да, это так, — подтвердил серьёзно Фентон. — Но на вид ему нельзя доверять, это несомненно.
— Внешность довела до виселицы немало невинных людей, — Хауэлл вновь позабыл о рангах. — Он наполовину индеец и смотрит на всё по-иному. От этого он не становится менее прав. Лично мне кажется, что он смотрит на всё куда вернее. Я по-прежнему считаю, что его место здесь, с ружьём в руках.