Экстренно высланная ему на помощь Вольская дивизия разбежалась, не доезжая еще до Саратова. Больше сил взять было неоткуда… Даже продовольственные отряды были использованы.
Но, к несчастью, на этот раз, как и в августе месяце, большевикам пришел на помощь случай — на юге освободилась дивизия Жлобы, которая благодаря выгодному стратегическому положению, спасла Царицын для советской власти.
Но гений красного главнокомандующего в данном случае не играл никакой роли.
Причины невзятия Царицына, как и в первый раз, так и в теперешний — последний, лежали гораздо глубже и, слава Богу, теперь, можно надеяться, совершенно устранены.
Вот в руках каких «русских» людей находятся судьбы нашей Родины. Кучка самозванцев-интернационалистов призвала на пост главнокомандующего злобного латыша, которому чужды интересы России, непонятны ее исторические задачи и совершенно неуловимы душевные переживания и психика великого народа.
Такой главнокомандующий был нужен интернациональной компании, и в лице латыша Вацетиса большевистский совнарком нашел то, что искал.
Гиттис
Первое мое знакомство с теперешним командующим армиями большевиков на южном фронте бывшим полковником Владимиром Алексеевичем Гиттисом[30] произошло на позициях под городом Станиславом в Галиции, где в 1916-м году он, будучи подполковником, временно командовал одним из полков 7-й армии, командир которого был только что отрешен от командования. Молодой подполковник, в виду его выдающихся боевых и административных качеств был назначен в тот полк для того, чтобы привести его в порядок до приезда нового командира, а быть может, что было вполне возможно, остаться в дальнейшем командиром этого полка.
Гиттис вышел на войну адъютантом одного из полков 17-ой пехотной дивизии и в самом скором времени был награжден Георгиевским крестом за выдающийся подвиг приведения полка в порядок и спасения положения, в то время, когда его командир полка совершенно потерял голову.
В мирное время Гиттис прошел все должности в полку от квартирмейстера до полкового адъютанта; детально знал все сложное управление полком со всеми его крючкотворствами, а, кроме того, прекрасно умел обращаться и разбираться в том элементе людей, который представлял из себя контингент офицеров наших армейских полков.
За два месяца его временного командования полком он, надо отдать ему справедливость, выяснил многие вопросы, разобрался в людях и к тому времени, как я приехал принимать этот полк, он передал его мне не только в полном порядке, но кроме того, пробыв там моим помощником около двух месяцев, дал мне полную картину полка с такой верностью, которая указывала на его исключительную наблюдательность.
В отношении как солдат, так и офицеров Гиттис всегда проявлял значительную строгость, но в то же самое время его справедливость была, вне всякого сомнения, а потому он пользовался неизменным уважением. Свой коренной полк он любил, как могли любить только старые, хорошие офицеры. Эту любовь он доказал тем, что отказался от хорошего места помощника командира корпуса и ушел обратно в свой полк, где получил только батальон, ибо был там всего младший подполковник.
Грянул гром революции. Гиттис не был в числе пострадавших, но и не был среди прихвостней революции.
Второй раз мне довелось встретиться с ним в Петрограде, в пресловутой комиссии генерала Поливанова[31], а в дальнейшем переименованной в комиссию по преобразованию войск. И тут Гиттис был на высоте. Он был прислан от восьмой армии и, как подобает чисто строевому наблюдательному и весьма развитому офицеру, сразу стал в открытую оппозицию всевозможным новаторам и реформаторам нашей многострадальной армии.
В ответ на все истерические крики и вопли: «Мы покажем всему миру, что может сделать свободный солдат. Мы откроем новые горизонты военного искусства и т. д. и т. д.» Гиттис, без страха примкнувший к строевой партии «чернецовцев» в военной науке[32], совместно с этой весьма малочисленной партией, настаивал на оставлении в армии всего того, чем она крепка и спаяна в одно целое.
Тут я теряю следы дальнейшей деятельности Гиттиса на период свыше года. Вся его старая деятельность, его характер, убеждения и та прямота, с которой они эти убеждения всегда высказывал, все наводило меня на мысли, что в настоящее шаткое время я нисколько бы не был удивлен, если бы пришлось услышать о самосуде большевистски настроенной толпы над полковником Гиттисом.
30
31
32
…«