Я за те десять лет, что провёл в статусе инвалида, много чему научился. Например, играть на гитаре и на скрипке, причём вполне профессионально. У меня даже на ютубе было выложено несколько роликов, где я музицировал, и лайков они собрали прилично. В детстве мать за руку отвела меня в музыкальную школу, которую я закончил с отличием по классу фортепьяно. А как тут не станешь отличником в музыкалке, если в другом случае тебе запретят заниматься самбо с дядей Сашей? Так что кое-что под черепной коробкой у меня было и своего. И хочется надеяться, что это кое-что сохранилось после перехода. Надо будет проревизировать свою память, хотя Болек с Лёликом и говорили, что всё, что я знаю и умею, со мной и останется. Во всяком случае, должно. Теоретически.
Ну вот. Вспомнил этих двух таких дорогих мне ботаников, и слеза непроизвольно покатилась по щеке. Я их больше никогда не увижу. Наверное, только сейчас я окончательно осознал это. Надеюсь, там у них будет всё хорошо.
Настя, услышав мой голос, отбросила какую-то книжку, которую читала, сидя у окна, и метнулась ко мне.
— Ой, Витюша, братик, ты заговорил… — И платочком стала вытирать мне слёзы. — Ты не плачь. Теперь всё хорошо будет, правда?
— Правда, сестрёнка, — чуть слышно произнёс я.
С кухни пришёл дядька Андрей. Это он, услышав моё «спасибо» по-китайски, от неожиданности и удивления выронил из рук кружку.
— Ну, слава Богу. Теперь точно на поправку пойдёт! — И дядька широко перекрестился, повернувшись к пустому «красному» углу.
Настёна неодобрительно посмотрела на это действо и с укоризной сказала:
— Бога нет, дядька Андрей. И всё это мракобесие, с которым пионеры должны бороться.
Дядька Андрей на это лишь с ироничной улыбкой махнул рукой. М-да, а я как-то и забыл, в какое время попал. Здесь и пионеры, и комсомол, и ОГПУ с КПСС. Хотя последняя, по-моему, сейчас называется ВКП(б). Вот интересно, а я пионер или комсомолец? Пока память об этом молчит.
Прошла ещё неделя. У меня начали слушаться руки, и теперь я мог самостоятельно держать ложку и кружку. Теперь хотя бы было не скучно лежать. Я разговаривал с Настей, дядькой Андреем, когда он не был занят по хозяйству, с целительницей тёткой Дарьей, с китайцем Шэн-ли (блин, но почему я его не вижу в Силе?).
С последним часто говорили на китайском, что его, похоже, не удивляло. Он так и здоровался со мной первым и с непременным почтительным поклоном, как и прощался также с поклоном. И всё это под внимательным взглядом дядьки Андрея.
И вот в один из дней, когда Настя возилась в огороде и мы остались с ним одни в доме, состоялся очень интересный разговор.
— А скажи-ка мне, крестник, когда это ты по-китайски балакать выучился? И почему это китаец Шэн-ли с тобой поперёд меня здоровкается, да кланяется тебе?
Как говорится, упс! Самое страшное слово в ракетных войсках стратегического назначения. Это то, что называется спалился. Ну вот и как ему объяснить? Сказать правду, так не поверит, а врать как-то не хочется. Эх, попробую и не соврать, и правды не сказать.
— А ты, дядька Андрей, точно хочешь это знать? — Я посмотрел ему в глаза. — Не всякое знание может пойти на пользу.
— Ну а ты начни, а там поглядим, что в пользу, а что нет.
— Так ведь всё я тебе рассказать не могу, а лгать не хочу. Устроит тебя такое?
— Да меня сейчас всё устроит. Я уж не знаю, что и думать. То ты был как, прости господи, алахарь[3] какой и лез куды ни попадя, будто в тебя анчутка[4] вселился, то вдруг балакаешь по-китайски лучше, чем Шэн-ли, хоть раньше ни слова не знал. И взгляд у тебя другой стал. Взрослый. Отцов взгляд.
— Ну что же, так тому и быть. Только, дядька Андрей, давай баш на баш. Я тебе расскажу, что со мной приключилось, а ты мне расскажешь о моих родителях. Всё расскажешь! — Последнее я выделил голосом.
Дядька Андрей усмехнулся:
— Как ты там сказал? А ты точно хочешь знать всё? Не всякое знание на пользу…
Вот так меня, моими же словами.
— Точно хочу. Точнее некуда.
— Что ж, договорились. Кто начнёт первым?
— Да я и начну. Чать помоложе буду… — Я вздохнул, набрал в лёгкие воздуха и начал. — В общем, дядька Андрей, умер я. — Старый казак удивлённо вскинулся. — В тот самый миг, когда с кедра сверзился, вот тогда и умер. Здесь умер. И родился в другом времени. В одна тысяча девятьсот семьдесят пятом году. И прожил там жизнь. Сорок пять лет прожил. Всяко было. И хорошее, и плохое. Женат был, сын у меня там был, да погибли они, а я стал калекой. А до того работал в своей фирме, денег много зарабатывал. Тогда и изучил и китайский, и немецкий, и ещё несколько языков, и многое другое. А потом случилось так, что в том времени у меня был выбор: или совсем умереть там, или попытаться вернуться сюда. Я выбрал второе. И вот я здесь. Ну а почему Шэн-ли мне кланяется и здоровается со мной первым, то об этом у него надо спрашивать. Мне и самому это интересно.