Глаза у Насти округлились, и в них буквально плескалось чувство жалости ко мне.
— А потом? — сквозь выступающие слёзы спросила она.
— А потом я там умер, — не стал вдаваться в подробности, — и вернулся обратно сюда.
— Ой, Витюша, мне так тебя жа-а-алко! — с плачем она повисла у меня на шее.
— Ну, не плачь, моя маленькая котёнка, — я погладил сестрёнку по голове.
— Ты опять называешь меня маленькой?! — с наигранным возмущением спросила девочка, отстранившись от меня.
— Ну хорошо, хорошо. Ты у меня теперь большая котёнка, — улыбнулся я. — Давай слёзки вытру… — Я взял в руки платок.
— Дай, я сама! — Настя отобрала платок и промокнула глаза с истинно царственной грацией.
Через пару минут тишины она вновь задала вопрос, типично женский.
— Витюш, а твоя жена была красивая?
— Очень, — с улыбкой произнёс я, но перед глазами почему-то стояла не Марина, а Ольга.
— А как она выглядела?
— А ты её сегодня уже видела и даже познакомилась с ней.
Показалось, что я услышал звук от упавшей на пол Настиной челюсти.
— Ольга?! Так ты поэтому бросился её лечить?
— Не только поэтому. Девчонка умирала. Ей действительно оставалось жить день-два, а если повезёт, то три. Ты считаешь, что я мог просто пройти мимо?
— Ой, прости, Витя, я не подумавши сказала. А она правда сильно похожа?
— Как две капли воды.
Так мы и проболтали, пока ночь не окутала всё своим тёмным саваном. Я рассказывал о своей жизни там, о Болеке и Лёлике, которых Настя заочно полюбила как своих родных (кстати, она, пока была жива, и там их тоже любила не меньше, чем меня). Заодно рассказал о том, кем на самом деле были наши родители. О многом Настя и сама догадалась, но полностью всё узнала лишь от меня. Естественно, попросил её об этом никому постороннему не рассказывать. Для всех наши отец с матерью — охотник-промысловик и врач. Так и вели разговоры, пока Настя не начала клевать носом, ну а потом улеглись спать.
Утром, проснувшись и умывшись, решили сходить на завтрак, а по пути проведать Стрельниковых. Настя надела тёмно-синее платье с белым воротничком и короткими рукавами, а я облачился в свою юнгштурмовку, опоясавшись ремнём с портупеей. Возле двери купе Стрельниковых остановились и, переглянувшись, постучались. Дверь открыл Николай Фомич. На лице у него была счастливая улыбка. Причина такого хорошего настроения сидела за столом и уплетала за обе щеки супчик из судочка, в каких разносят еду из вагона-ресторана.
— Здравствуйте! — первой среагировала Настя. — Оля, привет. Приятного аппетита.
— Доброе утро, — присоединился я.
Ольга быстро положила ложку, вскочила и, бросившись мне на шею, взахлёб зарыдала. Вот, мало мне было одной любительницы поплакать в мою жилетку, так получите ещё одну.
Изобразив смущение (вот не в моём реальном возрасте смущаться от такого), я слегка приобнял девушку и по-быстрому её просканировал. Всё просто замечательно. Сердце работает как новенькое, кровь бежит по чистеньким сосудам, а остальные органы потихоньку тоже приведём в порядок.
Ольга поцеловала меня в щёку, что мне очень понравилось, и, покраснев, быстро отскочила обратно к столу. На смену ей полезла обниматься и целовать мне щёки её мать. Когда и Николай Фомич собрался было обнимать меня, я сказал:
— А вот с вами, товарищ красный военмор, я целоваться категорически не буду, — чем вызвал всеобщий смех. Похоже, у них в семье давно уже не смеялись, поэтому этот процесс доставил им всем огромное удовольствие.
— Ну, раз у вас всё хорошо, то мы пойдём завтракать, а на обратном пути опять зайдём, и я проведу ещё один сеанс.
— Виктор, — обеспокоенно произнесла Антонина Владимировна, — а вам, как вчера, плохо не станет?
— Нет, теперь уже не станет. Самое сложное позади, и теперь надо лишь укрепить достигнутое. Да, у меня к вам будет одна маленькая, но существенная просьба: не надо никому рассказывать, что это я вылечил вашу дочь.
— Но как же? — начала было мать Ольги. — Вы же можете стольких вылечить и станете прославленным врачом.
— Заключённым я стану в каком-нибудь дальнем лагере.
Ага, хотел бы я посмотреть, как с моими способностями кто-то попытается законопатить меня за колючую проволоку Если только сам туда не отправлюсь по какой-то необходимости.
— Вы же понимаете, что всё, что я сделал, всё это противоречит официальной медицинской науке? А раз противоречит — значит, опасно. Кроме того, у меня нет диплома врача, а значит, врачебной деятельностью я занимаюсь незаконно.