пожилой грифон с отрубленными крыльями; он облил её нефтью и поджёг! Я исцелил несчастного, вернул ему молодость и отправил в другой конец Арнора. Но нападение навсегда запало мне в душу. Я даже не предполагал, что ненависть бывает такой неистовой. Размышляя, чем могла быть вызвана столь страшная вражда, я погрузился в историю Арнора. Напрасно я это сделал. Книги, написанные людьми, заставили меня в гневе расшвырять половину библиотеки по замку. Потом я спустился в беседку, лёг на траву и накрыл голову крыльями. Невозможно. Да, невозможно! Ибо причин для ненависти не было! Я прочитал почти все сказания о драконах, имевшиеся в грандиозной библиотеке Замка. Большинство были простыми сказками, но, о боги,
подобную сказку мог написать только маньяк! Считалось нормой, что если в мире есть дракон – его НАДО убить. Без причины! Он дракон, живёт в пещере – значит, его надо зарезать, вырвать печень, сьесть язык, натереть доспехи из его чешуи драконьей кровью. Сказки для ДЕТЕЙ. Я полагал вначале, что это именно сказки, ведь отец никому не говорил о
секретном пути через океан. Но потом понял, что за время существования
ареала путь неизбежно был бы обнаружен. Мой отец явно был не первым… Мне стало плохо, когда я прочитал цикл рассказов о подвигах драконоборца Ажхана Дрэкхана. О, небо, чем же мы столь ненавистны людям, что у них есть профессия – «убийца драконов»?! Первый раз в
жизни я в гневе не смог удержать себя и разорвал книгу. Но ещё долго в голове огнём светились строчки, где рассказывалось, как Ажхан «потоптал конём сотню малых змеёнышей, и вызвал на бой чудовище поганое». Причём у входа в пещеру была устроена ловушка, и несчастный дракон, обезумев при виде смерти своих детей, не заметил её. Огромный ствол дерева упал ему на шею и придавил к земле. Тогда герой спокойно («он был храбр и могуч, великий Ажхан!») подошёл к своей жертве (детская книга!!!), и победил в честном бою, пронзив глаза дракона мечом. Автор с особой гордостью писал про героизм Ажхана – тот убил
беспомощного и едва живого от горя дракона всего одним ударом, «вогнав лезвие глубоко в мозг чудовища». А затем герой снял с несчастного шкуру и съел его язык, научившись тем самым понимать язык зверей и птиц… Что меня шокировало сильнее всего – вовсе не только драконы были объектом подобных извращённых фантазий. Например, в следующих сериях этого цикла, знание языка животных помогало Ажхану охотиться. Теперь он мог говорить со своей верной собакой, и вот что он ей сказал: «Когда завалишь оленя – не убивай его, поскольку мясо испортится на солнце. Порви жилы на ногах и охраняй, пока не подбегу я.» Мне стало так плохо, что целый день я пролежал в углу своих покоев, накрыв голову крыльями и зажмурившись от боли. Это была
детская книга. Это был герой, и человеческие дети мечтали быть на него похожими! В тот день ярость победила мудрость. Я рычал как зверь, круша стены замка, разнося в пыль скалы! Словно дух мщения взлетел я над Кастл-Роком, и молнии сверкали над моей головой, а за спиной собирались грозовые тучи. Ветер завывал как раненный волк, когда я рассекал небо Арнора, оставляя за собой огненный след из взбешенного воздуха. Я хотел крови, я хотел смерти! Это был первый и последний миг моей жизни, когда я отбросил разум
и рассудительность, дав волю чувствам. Мне неприятно вспоминать, что я сделал с Ажханом Дрэкханом, когда нашёл его в шатре Родрика. Оказалось, автором цикла был он сам… Вернувшись и придя в себя, я восстановил развалины замка и задумчиво прошёлся по пустым коридорам. Вдоль стен висело множество
картин, многие так или иначе касались драконов. К примеру, на одной из
картин предок Родрика с гордостью стоял, поставив ногу на шею молодому зелёному дракону, пронзённому десятком копий. На другой – рыцари носили доспехи с нашитой чешуёй… Первые дни в замке были для меня куда худшей пыткой, чем темница Родрика. Тогда, в подземельях, пытали моё тело. Сейчас, в королевском дворце, пытали мою душу. Часто я спрашивал себя, имеет ли смысл моя попытка. Узнав людей ближе, я более не строил иллюзий. Никогда мне не справиться с подобной ксенофобией и нетерпимостью. Никогда.
Единственное, чего я добился – отбросил себя самого на годы назад, ибо вновь познал вкус ярости и ненависти. Часто я с болью смотрел с воздуха на мирные сцены жизни арнорцев, а в голове пылали картины тех же людей, безжалостно убивавших любое непохожее на них существо. Даже если оно ничего им не сделало… Теперь я отлично понимал тех драконов, которые, как вытекало из легенд, сами охотились на людей. Страшно тянуло бросить всё, растоптать свои идеалы и превратить Арнор в кровавую смесь костей и мяса. Удерживало лишь сознание, что мне для этого достаточно щёлкнуть когтями. Не будь Силы, я немедленно бросился бы уничтожать врагов. Иногда мне так хотелось этого, что я улетал из замка и часами бродил по горам, с тоской глядя на чистое, синее, столь прекрасное и жестокое небо. Вновь, как и годы назад, неудержимо тянуло к самоубийству. Я плохо помню те несколько дней. Впрочем, не только ненависть явилась плодом моей попытки. К концу третьей недели стало ясно, что Арнор успокаивается. Жизнь постепенно возвращалась в привычную колею, хотя теперь люди и эльфы только и говорили, что о драконах и способах их убивать. Мне было тяжело слушать, но я терпел – мои сородичи на Локхе понятия не имеют о коварстве людей. Как скоро выяснилось, я тоже не имел о нём ни малейшего понятия… С ужасом я узнал, что не все драконы моего отца погибли в войне.
Некоторые уцелели, но путь домой был разрушен, и с тех пор люди просто охотились на несчастных! Они выслеживали беглецов в горах, где те
пытались переждать реакцию, и зверски убивали их такими способами, что у меня гребень вставал дыбом. В ход шло всё – от отравленных стрел и ям-ловушек, где жертву сжигали живьём, наливая сверху масло, до кошмарного изобретения неизвестного «героя»: тонкой стальной паутины, которой завешивали вход в пещеру. Несчастный дракон, возвращаясь домой, почти никогда не замечал на тёмном фоне прохода эту жуткую
паутину, окрашенную в чёрный цвет, и она рвала ему перепонку крыльев в клочья. А люди зверски добивали несчастного, не обращая внимания на мольбы о пощаде. Часто я не выдерживал и вызывал к себе наиболее отличившихся драконоборцев. Им я предлагал испробовать своё «исскуство» на мне, а потом всенародно убивал тем же способом, каким они убивали моих родичей. С отчаянием я понимал, как далеко назад отбрасывает меня каждая казнь, но я просто не мог совладать с собой. В конце концов, я был драконом, и гибель родичей жгла меня куда сильнее, нежели