— Момент, — перебил его Юлий Юрьевич, — здесь противоречие. Ведь они не вкладывают в свои послания никакого сакрального смысла, не так ли? Для них же это, насколько я понял из ваших слов, не более чем первичная коммуникативная система, призванная обеспечить обмен информацией.
Аудитория пустила волну раздражения и недовольства. Юлий Юрьевич боязливо втянул голову.
— Секундочку! — отреагировал Гавриил. — Я именно и говорю о том, что дело совсем не в смысловом аспекте, дело — в точности воссоздания. Не важно, что именно они имеют в виду, говоря цитатами из Евангелия, главное, что Бог знает, откуда эта цитата.
— Ладно, — не сдавался Юлий Юрьевич, — а откуда он знает? Он же воспринимает это непосредственно через свои, как вы выразились, рецепторы, без какого-либо интерпретационного контекста.
— Совершенно верно, — согласился с ним Гавриил, — но тогда как он воспринимает все эти совершенно противоположные по своей сути энергетические потоки, которые приходят к нему ежедневно в виде, скажем, разных религиозных концепций? Вы же не думаете, что Бог христианской цивилизации и Бог цивилизации мусульманской — это два разных бога? Это ж не менеджеры из супермаркета. Тогда как он все это воспринимает и различает?
— Ну и как, по-вашему? — растерянно спросил Юлий Юрьевич.
Гавриил выдержал паузу.
— Просто у Бога есть декодер. Поэтому он понимает всех. Вот такой сценарий. Там ключевым образом Должен стать этот замороженный дивиди. Я себе это так вижу, что, скажем, Святое Писание — это книга книг, да? А цивилизация будущего будет жить с помощью какого-нибудь дивиди дивиди.
— Дабл дивиди! — крикнул кто-то из зала.
— Именно! — согласился Гавриил, и аудитория снова захлопала.
В буфете взмокший от напряжения и волнения Гавриил заказал себе и Боткину по сто пятьдесят.
— Ага, вы здесь? — радостно окликнул их Юлий Юрьевич, входя и заказывая себе тоже сто пятьдесят.
Боткин не без угодливости подвинул их стаканы, и Юлий Юрьевич сел рядом. Оглядел зал, выглянул в окно, придирчиво посмотрел на Гавриила.
— Ну что ж, — сказал, — за солидарность!
Валюня вернулся из Италии энергичным и озабоченным.
— Порядок, — сказал, — итальянцы в шоке. Эта сцена в кабинете профсоюзного лидера их просто порвала. Надо быстро все доделать, подвести итальянские титры и — в прокат! Только там со сценарием проблемы, — сказал он, топчась перед Гавриилом, который сидел со студийными наушниками на голове.
— Что за проблемы? — насторожился тот.
— Понимаешь, — стал выкручиваться Валюня, — я ж тебе говорил, побольше национальной специфики. С гендером все нормально, там как раз норма, плюс эти трупы, это все хорошо. Но вот со спецификой… Понимаешь, они говорят, что типажи космополитичны. Что у них такие типажи на каждом шагу.
— Да? — не поверил Гавриил. — Это у них на каждом шагу профсоюзные лидеры в желтых париках разгуливают, так надо понимать?
— Погоди, — успокоил его Валюня, — их тоже можно понять, они башляют. Я тут думал-подумал, и знаешь, что я тебе скажу? Нам нужен карлик. Для специфики. Тогда оно все вместе заиграет — и профсоюзы, и гендер, и пропащая сила. Нужен карлик. Найдешь?
— Не знаю… — растерялся Гавриил, — попробую.
Назавтра все снова собрались в третьей студии. Появился даже директор. Последним пришел Гавриил, пряча что-то за спиной. Валюня это сразу заметил и занервничал.
— Добрый день, — сказал Гавриил громко. — Прошу любить и жаловать, новый член нашего коллектива.
Новый член прятался у него за спиной и выходить не спешил.
— Ну и что там у тебя? — наконец не выдержала Вика. Гавриил отступил в сторону и вытолкнул перед собой горбуна. Марта ойкнула. Вика нервно закурила.
— Привет! — радостно сказал всем горбун. На нем были кожаные мотоциклетные рукавицы и широкий грузинский кепарь.
Гавриил стал рассказывать, что горбун работает таксистом, но это временно, раньше он работал в цирке осветителем. «То есть, — сказал Гавриил, — наш человек — творческий». Вчера он подвозил Гавриила домой, Гавриил рассказал ему о проекте, и он согласился принять в нем участие.