Индус сожрал таблетки, которые мы ему принесли, и опять уснул. Я подумал, что вот кому хорошо живется на этом свете, так это индусам, Джон Леннон был пьян, я в принципе тоже, он ходил по своей разбитой квартире и пел, к нам уже прибегала старенькая соседка снизу, похоже, она Леннона ненавидела, потому что прибежала, когда он еще только начал петь, видимо уже зная, чем это для нее закончится, Леннон впустил ее в квартиру, она вбежала на кухню, начала было кричать, но увидела темно-коричневого с синим отливом индуса и робко вышла. Джон Леннон еще какое-то время пел, потом зашел в ванную и замолчал. До утра его не было слышно. Я нашел свой диванчик и быстро заснул. В ту ночь мне ничего не снилось.
Утром индус проснулся первым и энергично начал искать какой-нибудь еды, чтобы подкрепиться, нашел кетчуп, я в это время тоже проснулся, смотрю, посредине кухни стоит индус и крутит в руках кетчуп, что, спрашиваю, любишь кетчуп? люблю, говорит индус, а есть еще что-нибудь? нет, нету, вчера все кончилось, индус поставил кетчуп на место и взялся за пиво, а я пошел в ванную. Ванная была закрыта изнутри. Я постучал. За дверью что-то зашевелилось, и вскоре дверь открыл Джон Леннон, который, похоже, тут спал, привет, говорю я ему, там индус проснулся, хочет есть, и я бы тоже не отказался от завтрака, добавляю; выглядел Джон Леннон ужасно, похоже, он тут вчера упал. С другой стороны, мы все выглядели не лучшим образом. Мы решаем найти ближайший фастфуд, а нашего шоколадного друга опять оставляем на хозяйстве, пообещав принести ему что-нибудь вкусненькое.
Фастфуд находится в двух кварталах от дома Леннона, турки уже работают, в маленьком кафе сидит несколько печальных эмигрантов, играет турецкий этнопоп, и вообще все чудесно, даже утренний мокрый снег, падающий на ступени. Мы заказываем себе какую-то еду, начинаем все это вяло грызть, выпиваем еще по пиву, и тут Леннон прикапывается к старому турку, который сидит за соседним столиком. Сначала он просто начинает говорить про курдов, потом в его голосе появляются нотки обвинения, он быстро пьянеет и не замечает той границы, которую ему не следовало бы переступать. Турок долго делает вид, что не понимает по-немецки, потом, когда мой приятель утрачивает остатки осторожности и совести, не выдерживает и выбрасывает его на улицу. Я бегу его поднимать.
Знаешь, в жизни часто происходят сцены настолько нежизненные, что даже не знаешь, как их воспринимать, то есть не то чтобы такие вещи не могли бы в жизни случиться, могли, конечно, просто выглядят они настолько по-идиотски, что и говорить про них не хочется. Вот мокрым мартовским утром на заснеженной мостовой перед фастфудом лежит чувак, внешне очень похожий на покойного, царство ему небесное, Джона Леннона, а рядом с ним валяются его круглые очки, они теперь выглядят точно так, как на плакате памяти настоящего Джона Леннона — треснутое стекло и капельки крови, только кровь эта была из носа моего приятеля, как будто бы сумасшедший Марк Дэвид Чэпмен в далеком 1980 году не застрелил горемычного Джона Винстона, а набил ему морду на глазах косоглазой художницы-концептуалистки Йоко Оно. Тут вместо косоглазой Йоко Оно был я, так что я и поднял своего приятеля да и потащил его домой. В этой битве мы потерпели поражение, и сказать туркам нам было больше нечего.
На третьи сутки, то есть в понедельник утром, согласно законам биологии, индус начал вонять. Все воскресенье он то приходил в сознание, то, выпив очередное пиво, снова впадал в беззаботный сон, пиво уплывало вместе с уикэндом, Джон Леннон сидел на кухне с набитой мордой, я целый день пытался выйти наружу и поехать домой, но ни сил, ни отваги мне не хватало. С индусом надо было что-то делать. Сегодня понедельник, говорит Джон Леннон, может, отвезем его в университет? как же мы его отвезем? спрашиваю я, он же воняет, но тут его оставлять тоже нельзя, настаивает Леннон, у меня соседи, и мы берем нашего маленького шоколадного приятеля под руки и с отвращением тащим в метро, привозим под стены университета, кладем на его любимую лавку и быстро убегаем, чтобы никто ничего не заподозрил.