— Что у тебя в Берлине? — спрашивает меня водитель «фольксвагена», уже когда мы отъехали от развилки и с меня перестала стекать вода.
— Дела, — говорю я ему.
— А у меня там бывшая жена, — говорит водитель. Ему лет сорок, он скептически улыбается и все время говорит, «фольксваген» его еле продвигается, фуры заливают его волнами грязной воды, и это, похоже, только углубляет депрессию водителя.
— Главное, — говорит он, — доехать.
— Это правильно, — соглашаюсь я.
— Я в прошлый раз сломался как раз посреди трассы, три часа пришлось стоять, пока кто-то не остановился.
— Да, — говорю, — это тебе не шестидесятые и не семидесятые.
— Да, — поддерживает он, — все чего-то боятся. Террористов, например.
— Террористов нужно бояться летчикам, а не водителям. Что я смогу сделать, если захвачу твой «фольксваген»? Протаранить какой-нибудь биг-борд с рекламой?
— На моем «фольксвагене» ты ничего не протаранишь, — говорит он, — покалечишься разве что.
— А ты часто к своей бывшей ездишь?
— Часто, — отвечает он недовольно, — мне иногда кажется, что дешевле было бы вернуться к ней, чем трястись каждую неделю в Берлин на этой куче металлолома.
— Лучше купи себе новую машину.
В это время дождь усиливается, и из-под капота начинает валить дым. Водитель ругается, дотягивает до ближайшей стоянки и выключает двигатель. Ну вот, говорит он, снова, затем бьет кулаком по рулю и смотрит куда-то в неведомое. Ты не хочешь посмотреть, что там? — спрашиваю я осторожно. Там двигатель, говорит он раздраженно, ебаное немецкое железо, народный автомобиль, говно, я так и знал, — он достает мобилку и вызывает аварийную службу. В оставшееся время мы сидим и считаем фуры, проезжающие за окном на север. Я насчитал девяносто три.
В Мюнхен нас притащили под вечер, сначала аварийщики пытались сделать все на месте, рылись и копались в цветных проводах и блестящих деталях, потом, видно, обломались и потащили нас назад. Тебе куда? спрашивает водитель, не знаю, говорю, наверное, на вокзал, ну, тогда мы тебя подбросим, спасибо, говорю, ты сам как — справишься? да, без проблем, говорит водитель, сейчас оттащим авто в мастерскую, и за пару дней оно будет готово. А как же твоя жена? думаю, что придется все-таки перебираться к ней назад, в Берлин, ну и хорошо, говорю, может, вместе насобираете на какую-нибудь пристойную машину. Мы останавливаемся возле вокзала, ну что, говорит водитель, извини, ничего — говорю я ему, я попробую еще раз, ты не думай, говорит он, жизнь, конечно, штука непростая, говна, ясное дело, становится все больше, но ты держись, смотри, кто-нибудь когда-нибудь да остановится. Я знаю, говорю я ему, но меня не столько впирает, что кто-то в конце концов подберет, сколько боязно за тех, кто проезжает и даже не обращает внимания, есть ли там кто на тротуаре. Представляешь, какие демоны приходят к ним во сне? Как их мучают каждую ночь их злые ангелы? Ужас просто. Да, действительно ужасно, говорит он, я никогда о таком не думал. Я, честно говоря, тоже.
ПОРНО
© Перевод А. Пустогаров
— Почему ты все время говоришь о порнографии?
— Ну, я люблю порнографию.
— Как можно любить порнографию?
— Любить можно все что угодно. Ты вот Элвиса любишь. Это тоже порнография.
— Нет, Элвис — это не порнография.
— Порнография, порнография. Элвис, Джордж дабл ю Буш, Микки-Маус — это все порнография.
— Микки-Маус?
— Да, Микки-Маус. Голимая порнография.
— Нет, только не Микки-Маус. Джордж дабл ю Буш — да, я согласна, но не Микки-Маус.
— Не спорь.
— И ты что — смотришь эти фильмы?
— Какие фильмы?
— Ну, порнографические.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, настоящую порнографию, фильмы — понимаешь?
— А. Нет, не смотрю. Негде смотреть. У меня телевизора нет. У меня был выбор — купить телевизор или зимнее пальто.
— И что?
— Ничего. Я подумал — зачем мне телевизор.
— Ну, правильно.
— Я тоже так думаю.
— А пальто?
— Пальто? Ну, я подумал — зачем мне пальто?
— Действительно: зачем тебе пальто, летом.
— Вот видишь.
— Значит, фильмы ты не смотришь?
— Не смотрю.
— Странно… Ну, мне пора на посадку. Напиши как-нибудь о своей любви к порнографии.
— Обязательно. Счастливо долететь.
— Купи телевизор.
— Хорошо. В следующей жизни.
…Когда мне было лет одиннадцать-двенадцать, я дружил с Бобом, своим одноклассником. Боб был из неблагополучной семьи, его папа сидел где-то на севере, а мама работала в буфете на станции, не знаю, правда, что тут неблагополучного. Боб был больным на всю голову чуваком, даже в те социально упорядоченные времена его собирались выгнать из школы, но куда ж ты его выгонишь, если кругом сплошная советская власть. В этом возрасте обязательно нравится всякая туфта, играют гормоны, высыпают прыщи, хочется поставить весь мир раком, вообще — начинался славный период, конец блаженных восьмидесятых, полный солнца, травы, кооперативного движения, тотального оттяга, мы словно очутились на огромном съезде мародеров, что, навсегда покидая оккупированную ими страну, в данном случае — Великую Советскую Империю, хотели как можно больше прихватить на память о покойной — маленькие сувениры, фотографии, подсвечники с камина, кое-что из платяного шкафа, всякую дребедень, никому уже не нужные вещи — посуду, бижутерию, золото, алмазы, цветные металлы, уголь, нефть, природные ресурсы; радостные, улыбчивые лица современников, в годы моего детства они были именно такими — радостными и улыбчивыми, и даже спекулянты, связанные скотчем и облитые бензином, горели в своих кооперативных ларьках, улыбаясь от чувства бесконечного полета сквозь все апельсиновые небеса, что протянулись над нашей родиной.