Несколько солдат Цзяогаоской части кинулись в атаку со штыками наперевес, но огонь отряда Лэна уложил их на землю.
— Руки вверх! Сдавайтесь! — закричали солдаты Лэна, выставив винтовки.
Отец с Мелконогим Цзяном переглянулись, но не сказали ни слова и почти одновременно подняли руки. Вслед за ними перепачканные свежей кровью руки подняли и остатки их разбитых армий.
Командир Лэн в белых перчатках, окружённый охранниками, подошёл к ним, хохотнул и сказал:
— Командир Юй! Командир Цзян! Вот и снова свиделись! Как говорится, для врагов всякая дорога узка. О чём сейчас думаете?
Дедушка скорбно воскликнул:
— Сожалеем!
Цзян сказал:
— Я доведу до сведения Гоминьдана в Яньани про ваши чудовищные преступления, про то, что вы нарушили единый антияпонский национальный фронт!
Рябой Лэн хлестнул его кнутом и выругался:
— Чёртова Восьмая армия, кости хрупкие, зато язык острый!
Затем он махнул своим подчинённым:
— Уведите их в деревню.
Отряд командира Лэна разместился на ночлег в нашей деревне. Пленных солдат Цзяогаоской части и бойцов «Железного братства» согнали под навес из циновок и выставили охрану — двадцать солдат с пистолетами-пулемётами. Ради жизни других людей никто не отваживался на безрассудные поступки, всю ночь не затихали стоны раненых и плач молодых парней, тосковавших по матерям, жёнам или возлюбленным. Отец словно раненый птенчик прижимался к дедушкиной груди, слушая, как бьётся его сердце, то быстрее, то медленнее, словно ритмичная музыка. Обласканный тёплым южным ветерком, отец сладко заснул. Он видел во сне какую-то женщину, которая была похожа одновременно и на бабушку, и на Красу, и горячими пальцами теребила его перчик, весь в шрамах, отчего вдоль позвоночника прокатилась дрожь, подобная внезапному грому… Отец резко проснулся в полном расстройстве. Из полей доносились стоны раненых. Он вспомнил детали сна, удивился и испугался, но не решился рассказывать дедушке, а тихонько сел и из-под навеса глядел на узкую полоску Млечного Пути, а потом внезапно подумал: ведь мне скоро шестнадцать!
Когда рассвело, солдаты из отряда Лэна разобрали несколько навесов, раздобыли несколько больших мотков верёвки и связали пленных по пять человек, а потом привязали к ивам, где вчера ещё паслись кони «Железного братства». Мелконогого Цзяна, дедушку и отца связали вместе и отвели к самому крайнему дереву: отец шёл впереди, за ним дедушка и самым последним Мелконогий Цзян. Под ногами отца булькала жидкая грязь — земля пропиталась лошадиной мочой, там-сям попадались кучи конского навоза. Эти кучи растоптали человеческие ноги, и в них поблёскивали покрытый густой слизью жмых и гаоляновые зёрнышки. Лекаря и его мула уже объели до окровавленного скелета, а под одиноким деревом в излучине возвышалась могила Большезубого Юя. Тот лотос всё ещё был на месте, вода поднялась, и цветы тянулись вверх, а на поверхности воды плавали свежие лотосовые листья величиной с ладонь. Излучину затянула желтоватая ряска, в которой жабы прокладывали дорожки зелёной воды, но ряска быстро смыкалась. Проходя мимо земляного вала, отец увидел, что в поле сохранились следы вчерашнего побоища. Остатки похоронной процессии лежали на дороге словно огромный расчленённый удав. Десяток солдат из отряда Лэна топорами и штыками разрубали трупы коней. В прозрачном воздухе висел тёмно-красный запах крови.
Он услышал, как командир Цзян протяжно вздохнул и с ненавистью обернулся. Обернулся и дедушка. Отец увидел, как дедушка и Мелконогий Цзян уставились друг на друга, на их лицах застыло скорбное выражение, под уставшими веками глаза утратили блеск. Рана на дедушкином плече загноилась, от неё исходил запах тухлятины, который привлекал красноголовых зелёных мух, облепивших останки мёртвого мула и труп его хозяина. Повязка на ноге Мелконогого Цзяна сползла и теперь болталась на щиколотке, словно кишка, а из раны, нанесённой дедушкой, всё ещё сочилась кровь.
Взгляды дедушки и Мелконогого Цзяна встретились, оба приоткрыли рты, словно хотели что-то сказать, да так и не сказали. Отец тоже вздохнул и отвернулся. Перед его взором простиралась чёрная равнина, окутанная белёсым туманом. Над равниной громко рыдали души невинно убиенных, от их голосов у отца стучало в ушах, перед глазами всё плыло. Он видел, как солдаты из отряда Лэна переносят на берег куски пропитавшегося кровью конского мяса, а над их головами на дерево взлетает ворон, держа в клюве конские кишки.
К деревьям в излучине привязали более восьмидесяти бойцов из отряда Цзяна и членов «Железного братства», последних было около двадцати, и их распределили среди солдат Цзяогаоской части. Отец увидел, что один из членов братства, мужчина лет пятидесяти, громко рыдает. У него на скуле зияла большая дыра, возможно пробитая осколком гранаты, и слёзы затекали в неё. Стоявший рядом солдат Цзяогаоской части толкнул его плечом и успокоил:
— Не реви, названый зять! В один прекрасный день мы ещё поквитаемся с Чжан Чжуси!
Немолодой боец из «Железного братства» наклонил голову набок, вытер грязное лицо, шмыгнул носом:
— Да я не сестру твою оплакиваю. Она всё равно уже померла, плачь не плачь — не оживёт. Я нас оплакиваю. Мы же с тобой из соседних деревень, то и дело сталкивались, не родичи, конечно, но близкие друзья. Как мы до такого докатились? Я оплакиваю твоего племянника, моего сына, ему всего восемнадцать, пришёл за мной в «Железное братство», всем сердцем хотел отомстить за твою старшую сестру, но и отомстить не отомстил, так ещё и погубили вы его. Вы его проткнули штыком, он перед вами встал на колени, я своими глазами видел, а вы его всё равно убили! Бездушные вы ублюдки! Неужели вас дома сыновья не ждут?!
Слёзы в его глазах высохли от гнева, лицо приобрело хищный оскал. Он запрокинул голову и зарычал на оборванных солдат Цзяогаоской части, руки которых были скручены за спиной пеньковой верёвкой:
— Скоты! Раз вы такие сильные, так и били бы япошек! Били бы желтомордых! Нас-то зачем трогать? Предатели! Вы как Чжан Банчан,[125] у которого тайные связи заграницей…
— Не сердись, зять, — увещевал его названый шурин, служивший в Цзяогаоской части.
— Кто тебе тут зять?! Когда ты в племянника гранату бросал, разве помнил, что у тебя зять есть? Или вы, коммунисты из Восьмой армии, из щёлки между камнями выскочили? Нет, что ли, у вас жён и детей? — Рана на лице пожилого бойца разошлась от гнева ещё сильнее, и из неё сочилась чёрная кровь.
— Старина, у тебя справедливость-то какая-то однобокая. Если бы ваши люди из «Железного братства» не похитили нашего командира и не выманили у нас шантажом сотню винтовок, то мы бы вас не трогали, мы же на вас напали, только чтобы вернуть оружие для борьбы с японцами, а вернули бы, так отправились бы на антияпонский фронт и били там япошек в первых рядах, — так, потеряв терпение, возражал один из командиров Цзяогаоской части.
Тут отец тоже не выдержал и хриплым голосом, который в ту пору только-только начал ломаться, сказал:
— Это вы у нас украли спрятанные в колодце винтовки, а ещё прихватили сушившиеся на стене собачьи шкуры. Только после этого мы заложника взяли!
Отец смачно харкнул, целясь в рожу этого командира Восьмой армии, но плевок прилетел прямо в лоб высокого и чуть сгорбленного бойца из «Железного братства». Тот от отвращения сморщился, вытянул шею, прижался лицом к ивовой коре и начал тереться о дерево. Тёр до такой степени, что лоб позеленел, но всё равно плевок не оттёр. Рассвирепев, он повернулся к отцу:
— Доугуань, твою мать!
И хотя руки у пленных от верёвок затекли и распухли и никто из них не знал, что их ждёт впереди, пленники рассмеялись.
Дедушка с горечью сказал:
— К чему споры? Все мы горе-вояки разбитых войск.
И в тот же момент он ощутил, как кто-то резко дёрнул его за раненую руку. Он обернулся и увидел, что Мелконогий Цзян, словно столбик пепла ароматической палочки, повалился на бок. Раненая нога распухла так, что стала похожа на гнилой арбуз, и из неё сочилась какая-то кашица, не то гной, не то кровь.
Его бойцы бросились к нему, однако верёвки потянули их обратно, и им оставалось лишь беспомощно смотреть на своего командира, лежащего без сознания.
125
Сановник сунского двора, который перешёл на сторону врагов и помог им захватить столицу и взять в плен императора.