Солнце вынырнуло из моря тумана, посылая во все стороны золотистые лучи, чтобы весь мир окутали ласка и тепло. Кашевары из отряда Лэна на тех самых очагах, которыми вчера ещё пользовалось «Железной братство», варили гаоляновую кашу. Каша булькала, загустевала, по её поверхности шли пузыри размером с кулак, напоминавшие плавательные пузыри рыб. Они лопались в солнечном свете. Теперь к запаху крови и трупному запаху примешивался ещё и аромат гаоляновой каши. Четверо солдат Лэна на двух створках двери, как на носилках, принесли к излучине большие куски конины и целые конские ноги. Они сочувственно мерили взглядами привязанных к ивам пленных, а те смотрели на лишившегося чувств Мелконогого Цзяна, так и лежавшего на земле, и на часового, который медленно расхаживал по земляному валу, волоча за собой винтовку. От штыка винтовки шли извилистые дорожки света, напоминавшие серебряных змеек. Были и такие, кто глядел на лёгкую розовую дымку над рекой, колеблемую ветром. Отец же наблюдал за четырьмя солдатами, притащившими конину к излучине.
Они опустили створки дверей на землю у самой воды, те тут же покосились, и с них потекла кровавая вода, тонкие кровавые ручейки беспокойно сбегали прямо в излучину, капая на желтоватую ряску. Несколько листочков ряски перевернулись, явив небу серо-зелёную тыльную сторону. Тёплый пурпурный свет отражался от ряски и падал на равнодушные лица бойцов Лэна.
— Сколько ряски! — воскликнул худощавый солдат, похожий на цаплю. — Как будто излучина укрыта конской шкурой.
— Вода в излучине совсем грязная.
— Говорят, если из неё напьёшься, заразишься проказой.
— Неужто?
— Несколько лет назад тут утопили двух прокажённых, так у местных карпов после этого глаза загноились.
Похожий на цаплю солдат увяз в прибрежном иле и начал быстро перебирать ногами, но грязь с чавканьем налипала на японские сапоги с вывернутым наизнанку мехом на голенищах.
Отец вспомнил, как после того боя на Мошуйхэ солдаты Лэна стягивали с убитых японцев высокие сапоги, а потом плюхались на землю и выкидывали свои матерчатые туфли. Отцу переобувшиеся солдаты казались похожими на мулов и лошадей с новыми подковами, они шли, осторожно ступая, а на их лицах застыли страх и смущение от неожиданной удачи.
Солдаты Лэна деревянной доской отодвинули от берега плотную ряску, расчистив небольшой участок тёмно-зелёной, почти чёрной воды, но ряска тут же вернулась, желая заполнить пустое пространство, и при этом она издавала тягучие звуки, от которых отцу стало не по себе.
Бурая водяная змея высунула из ряски квадратную голову размером с грецкий орех, застыла на минуту, а затем показалась на поверхности целиком и начала быстро плавать, оставляя за собой извилистые росчерки, которые быстро исчезали. Потом она снова нырнула, и потревоженная ряска вскоре успокоилась.
Отец увидел, что все четверо солдат уставились на змею. Прибрежный ил уже доходил до щиколоток, но солдаты словно забыли, что надо шевелить ногами.
Когда змея исчезла, солдаты протяжно вздохнули. Тот, кто держал доску, снова принялся отодвигать ряску. Высокий худощавый солдат поднял конскую ногу и кинул в воду, отчего во все стороны разлетелись брызги, похожие на зелёные цветы.
— Поаккуратнее, мать твою, — заворчал солдат, державший в руках обоюдоострую секиру. Высокий прополоскал конскую ногу, заставив ряску расступиться.
— Да хватит уже, всё равно варить будем.
Высокий бросил ногу на створку двери, и его товарищ начал рубить мясо на куски с глухим стуком, будто кто-то бил палкой по воде.
Промыв и порубив мясо, солдаты унесли его на створке двери, а потом кинули в большой котёл. Под котлом плясали тёмно-красные языки пламени, похожие на перья петуха. Один из солдат подцепил штыком кусок конины и бросил в огонь, чтобы обжарить, отчего мясо запищало, как цикада.
В этот момент из-под навеса вышел аккуратно одетый командир Лэн с хлыстом в руке. Вместе со своими подчинёнными он осмотрел несколько сот винтовок и две груды гранат, отнятых у солдат Цзяогаоской части и «Железного братства». На лице Лэна застыла довольная усмешка. Он направился к пленникам, размахивая хлыстом. Отец слышал позади себя тяжёлое дыхание и, даже не оборачиваясь, представил сердитое выражение лица дедушки. Уголки рта Лэна выгнулись наверх, отчего на щеках весело подрагивали морщинки, напоминавшие маленьких змеек.
— Ну что, командир Юй, знаешь уже, что я с тобой сделаю?
— Делай, что хочешь, — буркнул дедушка.
— Ежели тебя убить, то жаль будет славного героя. А ежели оставить в живых, так ты ведь меня опять выкрадешь!
— Я и после смерти не успокоюсь.
Тут отец пнул ногой комок конского навоза, и тот приземлился на грудь Лэна. Лэн замахнулся было хлыстом, но потом передумал и рассмеялся:
— Я слышал, что у твоего ублюдка только одно яичко! Ну-ка, давайте ему и второе отрежем, чтобы поменьше тут ногами брыкался!
— Лао Лэн, он же ребёнок, за всё я один отвечаю!
— Ребёнок? Да этот недоносок сущий волчонок!
Тут Мелконогий Цзян очнулся и поднялся, опираясь на руки.
Лэн хохотнул:
— Командир Цзян, а с тобой как поступить?
Мелконогий Цзян ответил:
— Пока единый фронт коммунистической партии и Гоминьдана не раскололся, ты не имеешь права меня убить!
— Да я тебя прихлопну, как муху!
Отец увидел, что на шее у Цзяна копошатся две сероватых вши, и Цзян пытался дотянуться до них подбородком. Отец вспомнил тот день, когда они выкрали Цзяна: его подчинённые тогда оголились по пояс и при солнечном свете ловили вшей.
— Если ты меня убьёшь, тебе это с рук не сойдёт. Нас, Восьмую армию, так просто не изничтожить. Наступит день, и народ поквитается с тобой за чудовищное убийство героев антияпонского сопротивления! — Всё лицо Цзяна покрылось испариной.
— Ну, вы пока тут развлекайтесь. Я поем, а потом разберусь с вами.
Люди Лэна собрались вместе, чтобы поесть конины и выпить гаолянового вина.
Вдруг на земляном валу с северной стороны раздался выстрел, и в деревню прибежал часовой.
— Черти пришли! Черти пришли! — кричал он.
В лагере началась суматоха, солдаты наталкивались друг на друга, кругом были раскиданы остатки гаоляновой каши.
Лэн схватил часового за грудки и сердито спросил:
— Сколько их? Это настоящие японцы или марионетки?
— Вроде марионетки! У них форма жёлтая. Я как увидел, что там всё жёлтое, так и бросился бежать в деревню.
— Марионетки? Разобьём этих псов! Командир Ци, быстро выведи людей на вал! — распорядился Лэн.
Солдаты с винтовками под мышками беспорядочной толпой помчались на вал, а Лэн отдал приказ двум своим бойцам с пистолетами-пулемётами:
— Присмотрите за ними, если что — стреляйте!
И в окружении нескольких охранников, пригнувшись, побежал к северной околице.
Минут через десять там открыли огонь — после нескольких разрозненных винтовочных выстрелов застрочил пулемёт. Затем вместе с резким порывом ветра в деревню со свистом прилетел блестящий артиллерийский снаряд, который упал на земляной вал и взорвался. Осколки разлетелись во все стороны, впились в полуразрушенные стены, застряли в коре деревьев. Послышалось непонятное курлыканье на иностранном языке.
Это были не марионеточные войска, а самые настоящие японцы. Отряд Лэна изо всех сил оказывал им сопротивление на земляном валу, партиями спуская вниз раненых.
Через полчаса люди Лэна сдали вал и отступили за полуразрушенные дома, пытаясь сдержать японских чертей. Снаряды теперь долетали и до излучины. Пленники засуетились, начали топать ногами и громко ругаться:
— Развяжите нас, мать вашу! Развяжите нас!
Двое охранников с пистолетами-пулемётами беспомощно переглядывались, не зная, что делать.
Дедушка сказал:
— Если вас китайским хером заделали, то отпускайте нас, а если японским — пристрелите!
Тогда двое охранников взяли из груды оружия по сабле и перерубили верёвки.
Восемьдесят с лишним человек, как сумасшедшие, бросились к куче винтовок и гранат, а потом, невзирая на затёкшие руки и урчащие от голода животы, с дикими криками ринулись под пули, летевшие со стороны японцев.