Прошла пара минут, а Анна всё ещё лежала, без какого-либо желания просыпаться. «Уснула?» — удивился про себя Генрих. Стоило ему сделать только шаг в сторону кровати, как в него сразу же полетела одна из подушек у изголовья.
— Какое зло я тебе сделала, братик?! — Анна была шокирована такой наглостью со стороны родного брата, — её огорчил тот факт, что её так грубо разбудили. — Убирайся прочь! — кричала она вслед другим выпущенным снарядам. Несмотря на небольшие размеры и детские ручки, Анна превосходно бросала всё, что попадалось ей под руку.
Генрих не собирался просто стоять столбом под градом из постельной принадлежности, ибо стоя как статуя на одном месте, он казался глупым и слабым, не способным на «достойный» ответ. Вытянув руки вперед, он ждал начало своего хода, как в шахматах; главное — выбрать правильное время для совершения важного стратегического манёвра, идеально сочетая атаку и защиту. Словно полководец он уже представлял овации и хвальбу, за столь умелый трюк, что будет неожиданным для противника. И вот, игра: летит следующая подушка, укутанная в белую наволочку с вышитыми на ней листьями. «Как грубо Анна относится к тому, что делала её мама» — успел сказать самому себе Генрих. Когда же подушка Анны подлетела на достаточное расстояние, юноша сразу понял, что момента лучше он уже не подберёт. Поймав летящую подушку в руки, он заводит её через голову за спину, принимает стойкое положение ног и концентрирует точки опоры чтобы не упасть, и уже сосредоточившись на мишени в виде головы своей сестры, приготовился привести все напряжённые мышцы в дело!
Генрих резко замер — его отвлёк пронзительный хлопок со стороны двери.
Неловкая тишина заполнила всю комнату, полностью уничтожив прежнюю шумную и слегка радостную атмосферу. Людвиг стоял на пороге комнаты, упираясь рукой в дверную раму, на полусогнутых ногах он переводил дыхание. Анна и Генрих замерли и пристально смотрели на ворвавшегося в комнату отца. Мужчина стоял неподвижно в дверном проеме и сверлил взглядом сына. Всем было понятно, что сейчас будет долгий разговор на очень неприятные темы. «Нельзя потакать детскому поведению своей сестры, ты так только награждаешь её за баловство, а не воспитываешь», - уже прозвучали знакомые фразы отца в голове Генриха. Он понимал, что всё именно так и будет.
— Пойдем вниз, — приказным тоном сказал Людвиг.
По интонации уже было понятно, что он не собирается быть столь добрым и ласковым, каким был пять минут назад. Опустив подушку на пол и стиснув зубы, Генрих пошел вслед за отцом. Он не боялся его, а любил и уважал, но когда его самого ругали — это создавало сильно неприятное чувство собственной вины. Но даже несмотря на это, Генрих понимал, что нужно терпеть и идти к трудностям с высоко поднятой головой.
«Если ты проявляешь грубое поведение по отношению к любимым или же нарушаешь общие правила, то надо платить за свои поступки», — эта простая истина уже давно отпечаталась в голове Генриха. Каждый раз он вспоминал один страшный давний случай, когда ему было лень поливать огород, и в итоге половина растительности погибла под палящим светилом. Тогда его семье приходилось есть меньше, а также недоедать и экономить на самых простых продуктах. Это было ужасно. Хуже всего доставалось Петре: мать семейства не могла смотреть как её чадо голодало, поэтому половину своей порции отдавала сыну. В добавок к этой беде, она была беременной, из-за чего часто болела и чувствовала сильную слабость. После рождения Анны, Генрих связывал её раннюю болезненность и слабость именно с тем самым происшествием. В тот момент он слишком быстро вырос, позабыв, что такое беззаботное детство.
Но даже несмотря на такое мрачное прошлое, иногда эмоции брали верх над логикой и осторожностью, как сейчас, когда он баловался с Анной, позволяя кидать ей мамины подушки. Он шел вслед за отцом, уже зная заранее, о чем пойдёт речь. Как только они спустились вниз, Генрих решил не затягивать со всем и сразу решил признать свою вину.
— Я опять всё испортил, да? — Поднимая виноватый взгляд с пола на отца, Генрих смотрел прямо в его голубые глаза.