Рядом с забором стоял черный ящик. В нем, — по воспоминаниям Генриха, — было огромное количество боевых патронов. Он был заперт и открывался только во время обучения, дабы дать возможность рекрутам «набить руку». Вытащив из кармана ключ, — который он получил от своего нового союзника, — Генрих открыл амбарный замок, крепко держащий крышку закрытой. Внутри его ждала драгоценная «пища» для карабина.
Личные покои Манфрэда не отличались от других офицерских домов. Генрих обходил его пару раз по кругу, подробно осматривая строение и собираясь с мыслями. Стоя у двери, он никак не мог решиться постучаться. Даже прикосновение к этой двери казалось чем-то диким. Эта дверь вела в теплое и светлое помещение, но для Генриха эта дверь вела словно в другой мир, который стоит избегать, при любой возможности.
Минутами ожидая несуществующего знака, Генрих всё же вошел внутрь. Он оказался в аналогичном помещении, что было у офицера «зло». Такая же мебель и сидящий у стола, властный и строгий, хозяин. Манфрэд уютно устроился на стуле сбоку от стола. Сидя вполоборота, он перебирал огромную стопку бумаг, расположенную у него на столе. Он был удивлён приходу гостей в столь позднее время.
— Генрих?! Я тебя не вызывал! — опешив, Манфрэд начал говорить на повышенных тонах, сходу расставляя себя и своего подчинённого на соответствующие места.
— Я пришел отчитаться о выполненных заданиях! — Отдав честь своему офицеру, Генрих пытался держать себя в собранном состоянии, не показывая страх.
Манфрэд всё никак не мог понять, что происходило на его глазах. Никогда прежде перед ним не отчитывались солдаты после боя, даже самые верные и наивные. Те, кто уходил, или погибали, или пытались забыть о существовании начальника. Выслушивая различные события из города, Манфрэд считал, что сейчас к нему просто подлизываются, пытаются стать другом, показывая свою заинтересованность в общении. Размышления и догадки Манфрэда прекратились, когда он услышал знакомый металлический звук. Подняв глаза он увидел Генриха, что стоял у двери и держал в руках собственный карабин.
— Я его пересобрал после операций… не могли бы вы проверить? — Генрих нервно сглатывал накопившиеся после долгого разговора слюни.
— Зачем?..
— Я видел, что вы самый опытный в этом деле, и, надеюсь на вашу помощь и совет, — скороговоркой проговорил солдат.
Поняв, что его ждёт любимое занятие, Манфрэд оставил свои документы и взял карабин. Оружие было таким же легким, как и всегда, местами появились новые царапины и следы грязи. Заметив это, офицер начал более осторожно осматривать оружие, выискивая все его секреты. Следом, после детального внешнего осмотра, он потянулся к магазину.
— Не заряжено! — резко сказал Генрих, испугав этим выкриком офицера. — Я отдал патроны сразу, когда вернулся.
Манфрэд долго смотрел на своего солдата, пытаясь будто посмотреть в самое нутро. Вернувшись к магазину, офицер молча согласился, что обычный новобранец не сможет здесь добыть патроны. Пропустив проверку магазина, карабин был уложен на колено. Медленно правая рука скользила по оружию, от самого приклада до затвора. Быстрым движением затвор был передёрнут, дав хозяину сигнал, что механизм подачи патронов исправен. Офицер хорошо знал все звуки ружья. После этого действия, Манфрэд сделал паузу и медленно направил дуло в сторону Генриха.
Волна ужаса окутала юношу. Сейчас он стоял напротив офицера, у которого был карабин с одним единственным заряженным боевым патроном. «На войне всякое бывает: кто-то не выдерживает всего происходящего, кто-то становится жертвой случайной пули. Именно сегодня, „всякое“ должно произойти с Манфрэдом» — слова, сказанные офицером «зло», мгновенно пронеслись в голове Генриха.
— Может, ты и дурак, — сказал Манфрэд, — но других выставлять дураками — себе дороже. Даже не знаю, глупость это или подвиг, но ты первый, кто решился на подобное. Будешь и последним.
По всей комнате слышалось тяжелое дыхание. На одной стороне был человек, который висел на волоске от смерти, на другой — офицер, что чуть ли не повелся на банальный обман. Манфрэд сейчас больше всего желал поиздеваться напоследок над тем, кто начал его раздражать с самого начала — наивным юнцом, слепо верящим в сказки.