Роман Солнцев Красный гроб, или Уроки красноречия в русской провинции
Повесть
Евг. Попову
…Попытался написать я об оковах сердца моего – и разбил их с ожесточением, как древние – младенцев о камень…
Слово Даниила ЗаточникаОсень
1.
“Я прожил пустую и бессмысленную жизнь. Пустую, как эта бутылка.
Бессмысленную, как Сизифов… труп. Именно труп! Зачем существую? Я же не бабочка, которая счастливо порхает, не ведая, что с первым темным дыханием ночи замертво упадет?!.”
“Опять эти речи! У тебя есть ученики!”
“Что такое ученики? Пышные, юные облака над деревом. Может быть, листья мои и породили влагу, которая вошла в эти облака, а может быть, эти облака всосали влагу из болота, где слепнут и глохнут от омерзения даже лягушки…”
“Ну ты златоуст!”
“Бери выше!”
“Если острить, как ты, – златолысина. Погоди! Давай серьезно. Вот я зачем живу? Сын наш погиб. Другого уже не будет. Я для этого стара.
Да и если бы сумела, не хотела бы… для озверевшего мира… опять убьют”.
“Не надо!”
“Что ты хочешь сказать?!”
“„Не надо, не надо, не надо, друзья. Гренада, Гренада, Гренада моя!”
У тебя есть работа. Ты умеешь упросить молодежь читать хорошие книги”.
“Они обманывают! Я приклеиваю волосинки с головы к торцам книг – и они возвращаются неразорванные. Я скоро тоже облысею – библиотека большая”.
“Пусть хоть в руках подержат, сидя перед экраном. Придет время – раскроют. А мои ученики хуже: бегут из России, выдергивая босые ноги из сапог…”
“Но ты же рад успехам своего лауреата?”
“Пленный русский солдат, хоть взорви он пол-Берлина, не оправдал бы генерала Власова…”
“О, Валентин Петрович впадает в демагогию. Тебе пора записываться в компатриоты”.
“Секунду! Как перевести слово „компатриот” в ребус? Рисуем компас, вычеркиваем „с”. Дальше цифра три. Рисуем кота, убираем „к”…”
“А если там кошка? Опомнись, милый…”
“Действительно, кошка в темной комнате приятней. Спасибо, Машенька.
Не бойся, я Дубровский. Я проснулся. Я вернулся к нашей замечательной капиталистической, мистической, фантастической действительности”.
Вечные эти их споры вполголоса, а бывает, и молча, про себя…
2.
– Может, не пойдешь?
Они стояли в сумерках. Случаются странные ощущения, которые связывают времена. Нет, не симптом “дежа вю”, когда кажется: это с вами уже было… наоборот, он знал: будет именно здесь, в вечернем полумраке, стоять и раздумывать: идти к незнакомым, сильным людям мира сего или нет. Но, как в прозрениях своих не ведал, решится или нет, так и сейчас, казалось, плыл по течению… будь что будет.
Да если и заглянет, продавать душу свою бессмертную не намерен ни за какие пряники. Слишком мало осталось времени для жизни.
– Передумаешь? – Они замерли, как тени среди теней, в ранних осенних сумерках, Углев с полотенцем под мышкой и его жена. В молоденьком сосняке, очень частом и тесном, как во сне, и высоком-высоком, наполовину высохшем из-за недостатка света и места, пахло смолой и паутиной, под ногами потрескивали упавшие сучки и шишки. Но снега еще не было. На северо-западе, за горой коттеджей, меж черных стволов, дотлевал закат, а на юге, за рекой, упавшей на дно лога, горы и облака сияли малиновым отраженным светом. Можно было подумать, что на дворе август. В Сибири иногда случается такая странная затяжная осень. Что-то нам зима сулит…
– Может быть, не пойдешь? – снова спросила жена. Зачем повторяется?
Вечно играет в некий театр, руки на груди сложила, хотя для маленькой женщины это смешная поза. Ермолова ты моя.
– Да ладно. Соседи. – И, все еще не решившись, он закурил сигарету.
– Опять куришь! – Он не ответил. – Только не лезь в жар, не доказывай.
Если она имеет в виду споры этих молодых людей, он так и так не полезет, вряд ли это интересно. А что касается парной, и доказывать нечего – что ему, недавнему моржу, стоградусные прогревы? Валентин
Петрович и стоял-то сейчас в лесу босой, с подвернутыми штанинами трико, в майке.
– И что-о ему от тебя надо? – Снова, при всем своем уме, говорит никчемные фразы. Да еще тянет гласные, Ермолкина ты моя. – Наверное, что-то же на-адо?
Раздраженно морщась, он отстрелил под ноги, как в детстве, окурок, потом опомнился: вдруг загорится?.. – голой пяткой ввинтил его в почву, продрав хвойную подстилку.
– Хотя, коне-ечно… – продолжала она. – Изве-естный в городе человек.
– И он известный. Перестань.
Жена оглянулась.
– В темных кругах. Рынки, магазины.
– Азеры ничего, а если наш на базаре, так и?.. – Он недоговорил, но было ясно, что здесь должны бы последовать пресловутые слова: