Сводная таблица числа расстрелов, совершенных по решению судебной «тройки» ОГПУ — НКВД Татарии, выглядит так:
ноябрь — декабрь 1929 г. — 40 расстрелянных
1930 г. — 317
1931 г. — 251
1932 г. — 16
1933 г. — 29
1934 г. — 0
1935 г. — 0
23 августа — 31 декабря
1938 г. — 627
1937 г. — 2519
Итого — 3799
За 1929–1938 гг. во внесудебном порядке «тройка» рассмотрела более 20 тысяч дел и приговорила к расстрелу примерно каждого пятого, причем пик смертных приговоров пришелся на вторую половину 1937 г. Из числа осужденных «тройкой» около трети — уголовники, остальным вменялись политические обвинения. Основной состав обвиняемых крестьяне. Судили и приговаривали сельских жителей за разговоры, а не действия. Протоколы тройки полны высказываний типа: «Советская власть грабит крестьян, отбирая последний хлеб, оставляя их голодными» (Алеев Р. из Дрожжановского района, 1937 г.); «Чистосердечно признаюсь, что смириться с таким положением, в которое меня поставила советская власть, не могу» (Бочкарев Т. из Кузнечихинского района, 1937 г.); «Расстреливают хороших, заслуженных людей, которые шли за крестьян. Не их бы надо расстреливать, а надо убивать коммунистов, которые нам вредны»; «Советская власть преследует религиозников, отбирает церкви»; «Пишут — колхозы стали зажиточными, а на самом деле колхозники голые, оборванные и голодные, работают как крепостные, вот до чего довела советская власть»; «Вы, дураки, хотите быть стахановцами, вам, голодным, работать нечего, бросайте работу, колхоз все равно вам ничего не даст»; «Когда мы взяли власть, нам говорили, что будет облегчение, оказывается, нас обманули, и напрасно мы тогда не повернули штыки против этой власти»; «У нас, в СССР, рабочий класс живет хуже, чем при царском строе. Рабочие голодные, нет порядочных людей, которые могли бы руководить страной»; «Колхозы — кабала для крестьян»; «Колхозный строй — это каторга… давно бы следовало повесить Сталина и разгромить Политбюро»; «Кирова убили, самого ближайшего друга Сталина. Я с радости выпил четверть литра. Кто убил, тому спасибо, надо бы убить самого Сталина, тогда бы лучше было»; «Законы пишут только на бумаге, а на деле коммунисты нами распоряжаются как им захочется»; «Вся сталинская диктатура зиждется на обмане»; «Всех кандидатов, выставленных советской властью, нужно вычеркнуть, эти люди пользы крестьянам и рабочим не принесут»; «НКВД хуже царской охранки»; «Коммунисты к работе не способны, они болтуны»; «Методы репрессий фашистской Германии родственны с репрессиями в СССР»; «Пока существует советская власть и партия большевиков, свободы никакой не будет»; «У власти сидят мошенники, и от избранных людей нечего ожидать хорошего»; «В СССР свободы нет, сажают пачками невинных людей» и т. д.
В 1937 г. приговаривали к расстрелу за высказанное сочувствие Троцкому, Тухачевскому и Султан-Галиеву, тех, кто имел царские награды, ранее состоял в партиях меньшевиков и эсеров, бывших сексотов НКВД «за двурушничество», бывших дворян и офицеров, за искажение фамилии Сталина, за высказанное сомнение в «вечности советской власти». В Казани тогда были расстреляны епископ Иосаф (И. И. Удалов), поручик Г. А. Остенсакен, владелец аптеки А И. Бреннинг, немец В. Лебер за переписку с германскими родственниками, торговцы, писатели, люди разных национал ьностей[637].
В 1938 г. состав обвинений изменился: невинных людей стали расстреливать по подозрению в шпионаже. Разумеется, наряду с этим расстреливали за «антиколхозную и антисоветскую агитацию», сочувствие Франко, за слова: «перебить надо коммунистов, чтобы не морили крестьян»; «ввиду репрессий советской власти против моей семьи я ее ненавижу». «Шпионов» обнаруживали по национальности, месту рождения и по разнарядке начальства. Поляки, немцы, финны, латыши и другие арестовывались «за шпионаж» в пользу своей страны. Русские, евреи, татары обвинялись «в шпионаже» в пользу Румынии, Польши и т. д., поскольку или сами, или их родители приехали в Татарию из этих стран. Расстрельные списки «за шпионаж» утверждались Ежовым и Вышинским. По разнарядке, как «японский шпион», 14 ноября 1938 г. был расстрелян известный татарский писатель Карим Тинчурин. Вместе с ним еще восемь татар: учителей, бухгалтеров, пенсионеров, ничего общего ни с каким шпионажем не имевших[638].
637
ЦА Управления ФСБ по РТ, протоколы заседаний судебной «тройки» НКВД ТАССР, т. 108–125. В состав «тройки» НКВД в 1937 г. входили нарком внутренних дел ТАССР Алемасов (с конца сентября Михайлов), замнаркома Ельшин, секретарь Соловьев; от обкома ВКП(б) — секретарь Мухаметзянов (с 22 сентября — председатель ЦИК ТАССР Динмухаметов), часто в составе — секретарь ОКВКП(б) Алемасов (до этого нарком внутренних дел ТАССР).
А. Г. Маленков, сын секретаря ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкова, в книге об отце, желая как-то реабилитировать одного из руководителей репрессий 30-х гг., писал: «Принято думать, что в 1937 году вакханалия террора достигла апогея. Так ли это? Еще раньше репрессиям подверглись политические противники большевиков (меньшевики, эсеры и др.), священнослужители, сторонники оппозиций внутри партии, интеллигенция, крестьяне, не горевшие желанием идти в колхозы, рабочие… С приходом Ежова в НКВД карательная машина начинает перемалывать правящую элиту и саму себя. Думаю, именно потому, что в 37-м репрессии кровавой волной прошлись и по правящей элите, этот год стал в устах современного правящего слоя… символом репрессий вообще, хотя известно, что их размах и гибельный для судьбы страны голод в 1929–1933 гг. были намного больше». Маленков А. Г. О моем отце Георгии Маленкове. М., 1992. С. 32.
Разумеется, «раскулачивание» и голод начала 30-х привели к миллионным жертвам. Но социальный состав жертв большого террора, во всяком случае в Татарии, не подтверждает вывода А. Г. Маленкова. И в 1937 г. большинство расстрелянных по приговорам «тройки» — крестьяне.
638
ЦА Управления ФСБ по РТ, протоколы заседаний особой «тройки» НКВД по Татарской АССР, т. 69–77.