Стогов, которые мы в тайне надеялись опять найти на отмелях, больше не было видно.
В потемках я провалился в кучу хвороста и, когда выбирался, увидел, что стою в десяти шагах от темного силуэта крошечной, почти игрушечной избушки. Ей не хватало только курьих ножек - точь-в-точь жилище бабы-яги.
Среди толстых тридцатиметровых сосен и елок спрятался дочерна прокопченный сруб охотничьего зимовья. Вместо крыши на жердины был набросан лапник, пересохший до того, что при малейшем прикосновении не только к нему самому, но даже к стенам избушки на нас сыпался дождь иголок. Щит, заменявший дверь, развалился и выпал из колоды.
Осветив нутро избы лучом ручного фонаря, я вполз в полуторааршинное отверстие. Мне представилось нечто до такой степени черное, что далеко не сразу глаз мог различить контуры предметов и даже самой постройки. Потолок, стены, очаг - решительно все было покрыто плотным слоем маслянистой копоти.
Здесь было черно до фантастичности - наверное, как в камере фотоаппарата.
Посредине зимовья стоял небольшой, грубо сложенный очаг. Дым мог выходить только в дверь. Земляной пол до самого порога был залит гнилою водой, черной, как деготь.
Долго я присматривался, пока увидел, что тут не все черно: были и светлые пятна - грибы в углах избы и на переводинах потолка.
Много времени у нас ушло на то, чтобы устроить постель из валежника, прикрытого еловым лапником. Но зато ложе получилось поистине королевское.
Кроме того, решили сегодня как следует просушиться и потому запасли топлива для очага.
Пламя бойко побежало по шипящим веточкам ельника, белый дым веселыми клубами взлетел к потолку и, скопившись там кудрявой сизой подушкой, нехотя потянулся к двери. Сделалось теплей. Мы принялись за ужин: по одному кусочку раскрошившегося печенья на человека.
- Смотрите-ка, маэстро, - мрачно проговорил Канищев, бережно держа в пальцах, уже совершенно черных от прикосновения к окружающим предметам, последний кусочек печенья величиною в почтовую марку, - как странно: даже в бликах огня все черное не делается светлей… Хоть бы покраснело, что ли!… Право, как душа грешника или… могила! - Он повел плечами и насупился: - «Тебя, о смерть, тебя зову я, утомленный…»
- Нет, - прервал я его решительно, - это мне не нравится.
- Не нравится? - Канищев посмотрел на меня удивленно, словно я сказал что-то очень несуразное. Потом поднял взгляд к черному, как адская бездна, потолку.
Запамятовав продолжение, он было потянулся к своему мешку, где был спрятан сафьяновый томик Шекспира. Но, поглядев на свои черные руки, передумал и, полузакрыв глаза, сосредоточившись, продолжал на память:
- Это обо мне - смоковнице бесплодной… - Он посмотрел на меня и рассмеялся.
В пляшущих бликах огня он смахивал на провинциального трагика, небрежно загримированного под Отелло.
Не знаю, право, был наш вид смешон или трагичен, - нам было весело. Мы предвкушали ночь, которую сможем проспать под крышей, в тепле и в полной безопасности. Даже сам Михаил Иваныч Топтыгин не был нам страшен: шестивершковые стены хаты служили надежной защитой, а выход загораживался прочно заклиненным пнем.
Но с уютом приходит и особенно острое ощущение недавно перенесенных трудностей. Тело точно оттаивало и начинало нестерпимо болеть. Острее чувствовалась боль в кровоточащих руках.
- Ну-с, маэстро, вы какого мнения? - спросил Канищев, поудобнее подбирая под себя разутые ноги.
- О чем это, позвольте узнать?
- Разве это зимовье не служит указанием на то, что здесь бывал человек? А раз так - наши шансы повышаются. Позавчера - стог, сегодня - зимовье, а завтра, может статься, - деревня. Как полагаете?
- Судя по всему, в зимовье уже невесть сколько времени никто не бывал, ответил я. - А от того, что во время oно здесь жили охотники и, может быть, придут сюда еще когда-нибудь, мне не слаще.
- Говоря откровенно, по-моему, не больше двадцати пяти шансов из ста за то, что мы встретим в этом краю людей… Попробуйте привыкнуть к мысли, что нам придется устраиваться на житье в таком вот зимовье и превращаться в лесных людей. Вон ведь сколько мы видели здесь дичи! Глухари сами лезут в руки. А раз так, значит мы рано или поздно научимся их ловить и получим в наше распоряжение отличное жаркое.