Присев на соседнюю скамейку я занялся чисткой линзы. Пока искал кисть в рюкзаке и аккуратно протирал объектив я стал невольным свидетелем воспоминаний этих двух мужчин.
Это были отец и сын, о чем можно было судить по тому, что один из них называл другого «папа». Интересно, что сын обращался к отцу на «Вы», что придавало их разговору особую трогательность. Отец много расспрашивал о маме, которая живет видимо вместе с сыном в другом штате, а сын с неохотой отвечал дежурными фразами, что все у них хорошо. Мне сложно судить о возрасте, но сыну на вид было около 25–30 лет.
Наконец в их разговоре возникла пауза. Я к этому времени уже очистил камеру и сидел молча смотря на огни вечернего Манхеттена.
Вдруг сын резко спросил, не смотря на отца: “Папа, почему вы приехали в Америку и привезли меня сюда с мамой?” — На этих словах он обернулся в мою сторону, как будто адресовал вопрос не отцу, а мне. Я даже немного растерялся, но сделал вид, что не услышал его.
«Когда я был молод, — произнёс с небольшой паузой отец, — я думал, что Америка — это единственная страна, у которой есть будущее. Тебе сейчас трудно даже представить, в каких условиях мы жили в России. Это была невозможная жизнь», — на этих словах тон изменился, и в голосе появились нотки сожаления, — тебе здесь не нравится? Почему ты спрашиваешь?
Сын снова взглянул на отца: «Да. Мне надоело думать о деньгах каждый день. Мы всем должны, вы понимаете, папа? Мы должны всем! Как дальше жить? Банк скоро заберёт наш дом, и мы окажемся на улице, и это всё из-за вас, папа».
Я встал со скамейки и медленно направился к ограждению набережной Ист-Ривер, чтобы сделать несколько снимков сверкающих небоскрёбов Манхэттена. За спиной беседа продолжалась, но я не хочу вас до конца погружать в эту очень личную и печальную историю.
Мои мысли разрывались на части. Я наконец понял, что эта случайная встреча была именно тем неисполненным делом, без которого меня не отпускал Нью-Йорк.
Моё настроение резко изменилось, и перед глазами, как в ускоренной перемотке, замелькали кадры из конца 80-х, 90-х и годов прошлого века. Затем появились образы из нулевых и 10-х годов текущего столетия.
Я знал много людей, которые мечтали переехать в Америку. Нью-Йорк казался им недостижимой мечтой, и они были готовы оставить всё, что имели, ради шанса прожить достойную жизнь за океаном, вдали от тех, с кем выросли и кого любили. Некоторые уезжали семьями, продав всё ради американской мечты.
Кто-то смог построить жизнь вдали от родины, кто-то потерял всё и доживает свои дни среди бездомных в нью-йоркских джунглях или Калифорнии, а кто-то просто исчез, как будто его никогда не было на этом свете.
Америка безжалостна к тем, кто оказался не готов к жизни здесь или просто слаб. Деньги — вот главный итог американской мечты.
Я понял, почему должен был попасть сюда: чтобы встретить этих двух несчастных людей, которые, сами того не подозревая, рассказали мне так много о нашей жизни.
Внезапно я почувствовал, как порыв ветра мягко толкнул меня в спину. Надо мной, кружась, пролетели два красных кленовых листа, сорванные ветром с дерева. Они медленно опустились на поверхность Ист-Ривер и поплыли в сторону Статуи Свободы — главного символа Америки. Теперь я понял, что больше не увижу их никогда. Эти листья, подобно судьбам эмигрантов, оторвались от родных корней и устремились в неизвестность, навстречу новой жизни. Но, как и они, многие так и не находят своего места, растворяясь в бескрайних просторах чужой страны.
Америка, подобно беспощадному хищнику, пожирает мечты и надежды тех, кто приезжает в поисках лучшей доли. Но, как и в природе, есть место и для красоты, и для уродства, и для взлетов, и для падений.
В моей голове отчетливо возникли строчки совершенно нового стихотворения, возникшего здесь и сейчас, как импульс:
Сын с отцом не заметили даже,
Как я встал и поплёлся к воде,
По Ист-Риверу двигалась баржа,
Весь Манхэттен светился в огне.
Я смотрел на гигантские джунгли,
Небоскрёбов из разных эпох,
В них ковались бандитские ульи,
В перестрелках за право господ.
Утонченные леди и сэры,
И съезжалась со свету вся мразь,
Только те и другие хотели,
Здесь себя подороже продать.
Уже позже, в хостеле, я написал стихотворение полностью, а, добравшись дома до инструмента, родилась и песня, вышедшая на всех стриминговых площадках, которую я назвал "Красный клён".