Потом Биленкин скажет, рассматривая на просвет извлеченную из недр НСВМ перфоленту:
– Твое счастье, что ты все-таки не включила машину. Тут такое набито, волосы дыбом встают. Натуральное вредительство. Или вопиющее безобразие. Попадись мне этот программист, я бы ему! – Игорь Рассоховатович погрозил кулаком невидимому горе-специалисту.
– Что там, Игорь? – спросит Борис Сергеевич, оторвавшись от чтения рапорта Зои о происшествии. – Имеется хоть какое-то оправдание вот этому? – он в сердцах хлопнул по исписанным крупным аккуратным почеркам листам.
– Я тебе так скажу, командир, – Биленкин брезгливо, двумя пальцами держал перфоленту, – если бы не дурость нашего пилота, корабль превратился бы в груду обломков. Новичкам везет, что тут попишешь.
– Везет, – скажет Аркадий Владимирович, посасывая пустую трубочку, что являлось признаком высшей степени раздражения. – Только мы напрочь лишились фотоэлектрического толкача. Как на Марс полетим, товарищи?
Но это будет потом. В будущем, которое еще не наступило и могло вообще не наступить, потому что «Красный космос» все глубже погружался в атмосферу, вибрация, жара и холод нарастали, а затем начали чудить гравитационные градиенты. Зоя еле успела ввести последние целеуказатели в курсограф, упасть в кресло и затянуть ремни, когда ее словно огрели молотом по макушке, из глаз посыпались искры, а рот переполнился слюной. Ее будто схватила огромная невидимая рука свифтовского великана и принялась ощупывать, отчего кости хрустели, дыхание сперло, а боль была такая, как на центрифуге, чей ограничительный механизм перегрузок пошел вразнос, доводя искусственное тяготение до десяти-двадцати-тридцати «же».
«Красный космос» пулей прошил атмосферу и вновь вынырнул в открытый космос. Маршевые движители теперь включились на полную мощность, выводя корабль на более высокую орбиту, туда, где ему уже ничего не грозило.
В этой части орбитальной станции «Гагарин» Зоя еще никогда не была. Они сошли с цепочки электрокаров, которые в шутку назывались «метро», и пошли узкими коридорами к центральной оси. В теле с каждым шагом нарастала легкость, а магнитные ботинки все громче клацали, дополнительно сигнализируя, что сила тяжести уменьшается в полном согласии с сокращением центробежного момента. Когда они остановились перед запертым люком, Борис Сергеевич сказал:
– Ты особо не высовывайся. Говорить буду я. Будешь отвечать только тогда, когда тебя спросят. Понятно?
– Так точно, – сказала Зоя. Сердце в груди билось так громко, что ей казалось – даже гул близких систем жизнеобеспечения станции не заглушает стук.
Внутри оказалась келья. Никаких окон и имитаторов солнечного освещения. Железные бесприютные стены. Откидная кровать, аккуратно застеленная унылым фиолетовым одеялом с тремя полосами, откидной столик и откидной стульчик, на котором сидел человек. На столике – термос и чашки. Как раз три штуки. Их ждали.
– У комиссии по разбору инцидента имеются законные подозрения, что вахтенный недолжным образом проверил перфоленты, – вместо приветствия сказал человек. На Зою он не смотрел, уперев тяжелый взгляд в Мартынова.
– Это казуистика, – ответил Борис Сергеевич. – Вы ведь прекрасно понимаете, что…
– Понимаю, понимаю, – махнул тот рукой, и только сейчас Зоя обратила внимание на его облачение – старый потертый пустолазный костюм, на котором еще сохранились оранжевые проплешины первоначальной окраски. В таком же или похожем Гагарин полетел в космос. – Садитесь на кровать, не стойте, как тополи на Плющихе.
Борис Сергеевич тут же сел и потянул за рукав заколебавшуюся было Зою.
– То есть ты, – человек невежливо ткнул в Мартынова пальцем, а учитывая размеры кельи, его кончик почти уперся командиру в грудь, – ты считаешь, что вины вахтенного в инциденте нет.
Он говорил так, будто этот самый вахтенный, то есть Зоя Громовая, здесь не присутствовал. Зоя набрала побольше воздуха, чтобы вмешаться в разговор, но вспомнила наставление Бориса Сергеевича. И продолжила молчать.
– Ручаюсь головой.
– Не сносить тебе ее. – Человек уцепился пятерней за горловой срез пустолазного костюма, где герметизирующая резинка истерлась почти до металлического основания.
– Не в первый раз. – Мартынов покопался в кармане и выудил трубочку. Прикусил мундштук. – Табачку бы.
– Это тебе не фронт и не землянка. Махорки нет, – усмехнулся человек.