ГЛАВА 6
Ольшевский купил эти письма на Кузнецком у махонькой сгорбленной старушки. Его не заинтересовала шкатулка из темного дерева, похожая на сундучок, которую она держала в руках. Он скользнул взглядом по ней и отвернулся. Старушка робко тронула его за рукав.
– Возьмите, сударь... мне больше нечего продать...
Она казалась такой несчастной, неприкаянной, что он ощутил угрызения совести.
– Сколько? – спросил он, кивая на сундучок.
Старушка назвала сумму. Ольшевский прикинул, хватит ли на книги... и полез в карман. Хорошие манеры, как впрочем, и многое другое, отошли в прошлое. Он был ученым, знал несколько языков, писал труды по германской филологии. Кому теперь все это нужно? Нынче все германское стало, мягко говоря, непопулярным. За одно упоминание об этих познаниях его запросто побить могут.
Затяжная война на Западном фронте обозлила людей. Сотни калек возвращались из госпиталей и просили милостыню на церковных папертях. Армия роптала... Народ, подстрекаемый революционерами, устраивал митинги и забастовки. Повсюду стало неспокойно. Из Северной столицы приходили тревожные вести. Фабрики и заводы останавливались. Деньги обесценились, продовольствия не хватало... Участились грабежи и случаи разбойных нападений на граждан. Надвигалась тяжелая голодная зима. Никто не знал, что будет дальше...
– Спасибо, сударь, – прослезилась старушка, пряча деньги за пазуху поношенной кофты. – Дай вам Бог удачи!
В том, что она пожелала ему не здоровья, а удачи, чувствовалась всеобщая неуверенность в завтрашнем дне. Ольшевский не хотел брать сундучок.
– Не надо... оставьте себе...
– Что вы, что вы! Нельзя... Мне уж на тот свет пора, а они должны жить...
– Кто «они»?
– Письма...
– Ведь вам жаль с ними расставаться, – он отвел ее руки, сжимавшие шкатулку. – А мне чужие письма ни к чему. Я просто рад помочь... Простите...
– Вы должны их взять, – настаивала она. – Я даже не знаю, кому они адресованы. Возможно, они найдут того, кому и предназначались...
– Мне, право, неловко будет читать чужую переписку, – отнекивался он.
– Они развлекали меня все долгие годы одиночества... они заслуживают внимания, поверьте!
В ее голосе вновь прозвучали молящие нотки, и он сдался.
– Хорошо, давайте.
Старушка просияла. Ольшевский готов был поклясться, что судьба писем волновала ее куда сильнее, чем собственная. Испытывая странное чувство вины перед ней, он поспешил скрыться в толпе. Держа сундучок под мышкой, он пробирался между торговцев. Нашел и купил задешево нужные словари и, довольный, вернулся домой, где его ждала работа.
– Надобно чем-то заниматься, чтобы не сойти с ума, – говорил его сосед, доктор Варгушев. – Вот я, старик, а добровольно хожу в больницу, пользую раненых. Хотя мог бы давно уехать к сестре в Крым. Она звала. Там морской воздух, у сестры растут персики, виноградник во дворе. Делал бы вино – и в ус бы не дул. Однако не то нынче время! Опасное! Подует вражий ветер, всех сметет... и нас с вами, в том числе...
Что именно Варгушев подразумевал под «вражьим ветром», он не уточнял. Так он называл неведомую и грозную силу, которая клокотала не только на фронте, в жестоких кровопролитных сражениях, но и в тылу. Император отрекся от престола. Вековые устои государства Российского вдруг поколебались, привычный порядок сменился хаосом. В Петрограде положение Временного правительства было шатким. Многие предусмотрительные люди переводили капиталы за границу, иные пустились прожигать жизнь... словно не видели впереди никакой перспективы. В среде интеллигенции царило брожение. У всех на устах было заветное и пугающее слово – «революция»...
– Вы бумажный червь, Ольшевский, – добродушно критиковал его доктор. – Скрипите пером, когда надо браться за оружие!
– Я не годен к военной службе... у меня слабые легкие...
– А вас никто не агитирует идти воевать. Но как вы собираетесь дать отпор в случае нападения грабителей? Давеча квартиру купца Филатьева, который верхний этаж снимает над нами, обчистили. Обобрали до нитки! Вы, небось, не слышали?
– Меня дома не было. Я в библиотеку ходил...
– В библиотеку! – смешно выкатывал глаза Варгушев. – Вы чудак, ей-богу! Не от мира сего. Вокруг земля горит, а он по библиотекам шастает. Неужто библиотеки еще открыты?
– Представьте, да! Не все...– справедливости ради добавил Ольшевский. – Я свой труд хочу закончить.
Доктор хрипло смеялся, его смех был похож на кашель.
– Не обижайтесь, милый вы мой, – вытирая выступившие на глазахслезы, извинялся он. – Вы правильно делаете. Лучше не думать о том, что творится на улицах. Армию объявили свободной, преступников выпустили из тюрем... город наводнен дезертирами и уголовниками. Они, между прочим, вооружены... Мне-то бояться нечего, я свое пожил. А что будет со всеми вами?..