Думала ли я, что порядки в самой Москве будут немногим лучше, нежели на бескрайних окольных землях? В царской столице больше домов деревянных, но есть и каменные палаты, принадлежащие высшей знати – боярам. Селятся они в Китай-городе, поближе к государеву дворцу. Дома сии большие, в два, а то и в три этажа... полные дворни, которая живет без надлежащего занятия и призрения[9] каждого просителя к боярину или даже простого прохожего, особенно в вечерние часы, может обобрать и «надавать по шее», как здесь выражаются. Приживалов и челяди на боярских дворах по две сотни и более...
После захода солнца город погружается в кромешный мрак. Улицы не освещаются совершенно. В домах тускло мерцают слюдяные окошки. Жители ходят со своими фонарями или жгут факелы. Мостовых нет и в помине. Кое-где по приказу царя вымостили проходы между домами бревнами. Подобная роскошь доступна только в центре, ближе к Кремлю, где находится дворец царской семьи. Но более этой темноты и бездорожья докучают лихие люди, воры. Так что с наступлением сумерек лучше ездить в карете, а не ходить пешком. Карету же могут себе позволить далеко не все.
Еще в Москве орудуют «кабацкие ярыги» – пьяницы из числа людей хорошего происхождения, но доведенные вином до полного ничтожества. Таковые обозлены чрезвычайно. Кто из них не решается грабить, те толпятся у кабаков или назойливо выпрашивают подаяние. Смотреть на сие стыдно и боязно.
Невоздержание в питии сделалось тут всеобщим бедствием. Пьют поголовно – и в кружечных дворах, и в подпольных корчмах, где, кроме вина, еще процветают игры, продажные женщины и курение «свекольного листа». Так московиты называют табак, запрещенный в России. Его поставляют с Востока отчаянные головы, готовые ради наживы рисковать собственной жизнью. Табак курят из коровьего рога: заливают туда воду и вставляют внутрь трубку, чтобы пропускать дым через воду. Затягиваются до одурения и потери чувств. Некоторые курильщики падали на моих глазах без памяти...
Карты для игры привозят из Польши, и московиты весьма ими увлекаются. Они легко впадают в азарт, а кроме того, чураются бесед, благотворных для ума, оттого и заполняют время веселыми и бездумными развлечениями. Между ними не принято разрешать споры ударом шпаги или выстрелом. Дуэлей они не знают и при всякой обиде или разногласии пускают в ход кулаки. Кулачные поединки здесь популярны как среди дворян, так и в народе. Даже судебные тяжбы они умудряются превратить в мордобитие. Таковы их законы.
Почему я так подробно описываю здешнюю жизнь? Да потому, что сыскать себе помощников из простолюдинов пока не могу... а кто повыше чином и при должности, те осторожно, с предвзятостью относятся ко всякого рода просьбам, особенно исходящим от иноземцев. Приходится ждать подходящего случая.
Благодетель мой, который храбро отбивался от разбойников на постоялом дворе, оказался служилым человеком, вхожим в царские палаты. На него только и уповаю...
Надеюсь, мое послание дойдет до вас, но не жду, что скоро».
Этот текст заканчивался, как и все последующие подписью – Sworthy.
Изложенные в письмах факты и детали быта позволили Ольшевскому подтвердить вывод, что речь идет о Москве семнадцатого века, причем, второй его половины. Дама – явно иностранка, – как будто рисовала картины того времени... но некоторые намеки наводили на мысль, что она преследовала иную цель. Филолог пока не мог разгадать, какую. Sworthy словно прощупывала почву, предлагая адресату варианты: разбойники... курильщики... пьяницы... картежники...Что крылось за этими вариантами?
«Письма из шкатулки» лишили Ольшевского покоя и сна, заставили забыть о бурлящих на улицах нынешней Москвы революционных выступлениях и надвигающейся на Россию катастрофе...
– Зинаида Петровна!
Пожилая дама в черном пуховике и вязаной шапочке оглянулась.
– Это я вас окликнула, – сказала Астра.
– Извините, я тороплюсь. За внуком, в садик.
– Далеко вам добираться?
– Пару кварталов пройти, – удивленно объяснила уборщица из «Маркона». – Да только я быстро-то не могу. Одышка...
– Как же вы работаете?
– А что делать? На пенсию не больно-то разгонишься! Детям помогать надо. Дочка учится на заочном, зять получает немного, едва на еду хватает. Малец-то растет шустрый, обувка на нем горит, одежда рвется. Я ведь – бабушка! Конфеткой хочу внука побаловать, игрушкой, обновку ему купить...
Астра зашагала рядом с ней, стараясь приноровиться к ее медленной, тяжелой походке. Уборщица, к счастью, оказалась словоохотливой.
– Мы здесь рядом живем. Пешком до «Маркона» минут десять будет. Удобно!