— Пришел попрощаться? — спросила она, нарушая затянувшуюся тягостную паузу.
— Попрощаться? — не понял он. — Ты переезжаешь?
Она кивнула в ответ.
— Обменяла квартиру?
— Нет, страну.
О. помолчал немного, потом произнес:
— Что ж, это сейчас актуально… И куда, если не секрет?
— Далеко, — она чуть улыбнулась. — На другой материк. Через океан.
О. вспомнил, что ее мать была еврейка и в Америке у нее есть родня, она как-то рассказывала ему не то тетя, не то дядя.
— Когда уезжаешь?
— Послезавтра, — сказала она. — Уже все продала, Сегодня кровать увезли. Так что придется мне эту ночь спать на полу.
— А эти книги?
— За ними придут завтра. — Вдруг она вспомнила: — Да. На кухне еще найдется пара стаканов. Сейчас тебя чаем угощу.
— Не беспокойся, — сказал О., но она уже ушла на кухню.
Он подошел к окну, выходящему на станцию метро, посмотрел на улицу. Потом бросил взгляд на себя в зеркало: усталое лицо, круги под глазами, морщины, голова седая, но такое впечатление, что не поседела, а как бы заплесневела, какой-то грязно-белый налет.
Он брал книги, оказавшиеся под рукой, рассеянно, бесцельно листал их, клал на место. Старые энциклопедии, многотомники, словари, справочники, были среди книг и настоящие раритеты. На многих страницах поля были испещрены карандашными пометками, в самом тексте много подчеркнутых мест словом, было видно, что эти книги не просто читали.
Она вернулась из кухни с двумя табуретками, одну протянула О.:
— Садись.
Снова вышла и принесла стакан чаю, сахарницу, поставила это на вторую табуретку.
— У тебя, оказывается, такая богатая библиотека, — сказал он. — Я и не знал.
— Что ты вообще знал? — Она шутливо махнула рукой: — От родителей осталось… Потом кое-что и я прикупила…
— Не обращал внимания, — О. покачал головой.
— Еще бы! Тебе не до этого было. Здесь ты занимался только одним, а потом каждый раз старался поскорее смыться, то и дело поглядывал на часы. Приходилось выручать тебя: «Ах, у тебя, наверное, срочные дела, ты торопишься?» «Да, да, очень срочное дело, надо бежать». Ну и бежал, — ни нотки укора в голосе, она просто вспоминала.
И он вспомнил, что так оно и было. В то время, впрочем, немало об этом было переговорено, но, разумеется, не так равнодушно, как теперь, разговоры эти делались все более утомительными, раздражающими, и, видимо, это тоже послужило причиной того, что они постепенно охладели друг к другу. И сейчас ему не хотелось возвращаться к тем давним, совершенно никчемным разговорам. Он поменял тему.
— Замечания на полях твой отец оставил? — он показал на карандашные пометки.
— Где отец оставил, где мама… — сказала она, улыбнулась. — Во всяком случае, не я.
— Твой отец знал английский?
— Да. И немецкий тоже. И персидский.
— Кому же ты оставляешь эти книги?
— Я их продала.
— Продала? Кому?
— Разным людям. Одних интересуют одни книги, других другие.
— И не жалко? Здесь же мысли, замечания твоих родителей…
— Что поделать? Мыслями сыт не будешь. Они умерли, и родители, и их книги. А мне дальше жить надо.
— Ты считаешь, книги тоже умерли? Как это?
— Очень просто. Когда умирают люди, читавшие эти книги, собиравшие их, думавшие о них, люди, для которых они стали частью жизни, эти книги уходят вместе с ними. То есть книги тоже умирают. А у новых хозяев они уже не те, что были. Они уже изменились, хоть и те самые. Некоторые без книг жить не могут. Но я не из их числа, — шутливо закончила она. — Как видишь, я могу без них жить. Я вообще много без чего могу жить.
— Без родины, например, — сказал он чуть более язвительно, чем ему хотелось.
— Без любви, например, — добавила она грустно.
Он с некоторым любопытством посмотрел на нее такую, он ее не знал.
— Впрочем, — продолжила она, помолчав. — Я люблю книги. Читать, думать о них… Не о содержании, а вообще о них… Вот погляди: многие из этих книг лет по пятьдесят живут вместе, стояли по соседству на книжных полках, притерлись, привыкли друг к другу, мне даже кажется порой, что они передавали друг другу свои мысли, что их персонажи по ночам, когда все спят, ходили в гости друг к другу, беседовали, спорили, ссорились. Ведь все они очень разные. Прямо как ты и я.