Постановление это за подписью Раскольникова в ту же ночь от имени начальника всех морских частей города Кронштадта было разослано во все сухопутные и морские части города. По данному гудком сигналу солдаты, матросы, рабочие, вооружённые винтовками, 4 июля на утро стали собираться на Якорной площади, где на трибуне были произнесены Раскольниковым и Рошалем речи с призывом к вооружённому выступлению. Здесь же были розданы собравшимся патроны.
Руководителями этого выступления были Раскольников и Рошаль. Отряды матросов под их командованием занимали ключевые позиции в городе. Раскольников неоднократно приказывал открывать огонь по жилым зданиям, задерживать и расстреливать сторонников Временного правительства.
Число участвовавших в выступлении было около 5 тысяч человек. Высадившись около 11 часов у Николаевского моста, все они выстроились в колонну и под руководством тех же лиц двинулись к дому Кшесинской. Там скоро на балконе появились сначала Луначарский, а затем Ленин, которые приветствовали кронштадтцев как „красу и гордость революции“, призывали отправиться к Таврическому дворцу и требовать свержения министров-капиталистов и передачи всей власти Совету рабочих и солдатских депутатов, причём Ленин сказал, что, в случае отказа от этого, следует ждать распоряжений от Центрального Комитета.
Во время произнесения Лениным речи один из кронштадтцев крикнул ему: „Довольно, товарищ, кормить нас одними только словами, ведите нас туда и затем, зачем нас позвали“. После чего было отдано приказание идти к Таврическому дворцу по маршруту, указанному Раскольниковым и Рошалем. По пути на Литейном проспекте была открыта перестрелка, продолжавшаяся около часа и повлекшая за собой многочисленные жертвы. Эти части подошли к Таврическому дворцу возбуждёнными и пытались произвести арест некоторых из министров, принимавших в то время участие в заседании в Таврическом дворце, и (Исполнительного) Комитета Совета рабочих и солдатских депутатов…
Все руководящие указания исходили из дома Кшесинской, называемого свидетелями домом Ленина, где и помещался Центральный Комитет».
О том, что обстановка в те дни в Петрограде была напряжённой, говорит телеграмма, которую Морской генеральный штаб послал находящемуся в Ставке Керенскому:
«Четвертого июля вооружённые кронштадтские матросы и солдаты в числе около семи тысяч с Рошалем и Раскольниковым высадились в 11 часов в Петрограде и вместе с некоторыми частями гарнизона произвели вооружённую демонстрацию, окончившуюся мелкими столкновениями… Сегодня разведены мосты, дом Кшесинской изолирован».
По распоряжению Временного правительства командующий военным округом отдал приказ, в котором предписывалось «очистить Петроград от вооружённых людей, нарушающих порядок».
На другой день было отдано распоряжение об аресте Владимира Ильича Ленина. Вождь революции, партия большевиков ушли в подполье.
Раскольников вернулся в Кронштадт. Он много пишет. «Голос правды» рассказывал всем о происходящих в стране событиях. Редакция получала статьи из Петрограда. Кронштадтская газета временно заменила собой «Правду», чуть ли не весь её тираж сразу же из типографии на пароходах доставлялся в Петроград.
В ночь на 13 июля мичман Раскольников был арестован и посажен в «Кресты».
Там же за тюремной решёткой вскоре появился и его друг Семён Рошаль, следом привезли Павла Дыбенко и Владимира Антонов-Овсеенко, а чуть позже в тех же «Крестах» оказался и Лев Троцкий. Их дело было приобщено к общему процессу готовящегося, но не свершившегося суда над Лениным.
Троцкий, 1916
Постоянно общаясь с Львом Давидовичем в тюрьме, Раскольников с этой поры станет его горячим поклонником, что будет стоить ему впоследствии карьеры, а в конечном счёте — и жизни. Но пока что эта неожиданно возникшая с ним дружба откроет для Фёдора широкие двери в революцию, сделав его одним из весьма самых значимых фигур в иерархии новой власти в России.
В «Крестах» же пока шли допросы…
Позже Фёдор Фёдорович Раскольников в своей книге «Кронштадт и Питер в 1917 году» так опишет происходившие в те дни в заключении события:
«В особой комнате, рядом с кабинетом начальника тюрьмы, меня ожидал следователь морского суда Соколов в блестящем форменном кителе. Подавая мне лист бумаги, он с преувеличенной корректностью, невольно напомнившей мне царских жандармов, предложил заполнить показаниями официальный бланк.