П.Б. Струве: «В 60-х годах с их развитием журналистики и публицистики „интеллигенция“ явственно отдаляется от образованного класса, как нечто духовно особое. Замечательно, что наша национальная литература остается областью, которую интеллигенция не может захватить (с тех пор произошли роковые перемены. – А.Б.). Великие писатели Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев не носят интеллигентского лика… даже Герцен, несмотря на свой социализм и атеизм, вечно борется в себе с интеллигентским ликом…
…Интеллигенция нашла в народных массах лишь смутные инстинкты, которые говорили далекими голосами, слившимися в какой-то гул. Вместо того, чтобы этот гул претворить систематической воспитательной работой в сознательные членораздельные звуки национальной личности, интеллигенция прицепила к этому гулу свои короткие книжные формулы. Когда гул стих, формулы повисли в воздухе…»
С.Л. Франк: «Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, кроме критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые. У нас нужны особые, настойчивые указания, исключительно громкие призывы, которые для большинства звучат всегда несколько неестественно и аффектированно… Ценности теоретические, эстетические, религиозные не имеют власти над сердцем русского интеллигента, ощущаются им смутно и неинтенсивно и, во всяком случае, всегда приносятся им в жертву моральным ценностям… Начиная с восторженного поклонения естествознанию в 60-х годах и кончая самоновейшими научными увлечениями вроде эмпириокритицизма, наша интеллигенция искала в мыслителях и их системах не истины научной, а пользы для жизни, оправдания или освящения какой-либо общественно-моральной тенденции… Эта характерная особенность русского интеллигентского мышления – неразвитость в нем того, что Ницше называл интеллектуальной совестью – настолько общеизвестна и очевидна, что разногласия может вызвать, собственно, не ее констатация, а лишь ее оценка.
…Лучи варварского иконобочества, неизменно горящие в интеллигентском сознании…»
Разумеется, шум после выхода книги поднялся страшный, удивляюсь, как никого из авторов тогда не убили, – скорее всего оттого, что и на это у интеллигентов российских не хватило ни решимости, ни умения. Однако взбешенная «либеральная интеллигенция» разослала по России кучу ораторов, читавших лекции о реакционности, полнейшем ничтожестве и профессиональной несостоятельности авторов «Вех»…
Проблема, между прочим, существовала не только в России. Макс Нордау, выдающийся врач-психиатр, литератор и общественный деятель, еще в 1892 г. издал книгу под характерным названием «Вырождение». На первый взгляд речь идет лишь о деградации всевозможных «модных» и «передовых» направлений в искусстве, но при внимательном штудировании не остается никаких сомнений, что Нордау писал в первую очередь о вырождении западноевропейской интеллигенции – она и на Западе существовала, пусть и не в таких масштабах, как в России, и уж безусловно, не имела того влияния на общество…
Между прочим, уже тогда в России поняли совершенно правильно, о ком пишет Нордау и кого он считает вырожденцами. Это становится ясно при знакомстве со статьей Нордау в «Еврейской энциклопедии», вышедшей до революции в Санкт-Петербурге. Автор статьи С. Лозинский употребляет применительно к Нордау и всему, что им сделано, самые превосходные и хвалебные эпитеты. Иначе просто невозможно: Нордау – фигура с европейским именем. Но вот доходит до упоминания о «Вырождении» – и прямо-таки физически ощущается, как резко меняется тональность, как раздражен автор, как он бьется над неразрешимой проблемой: нужно и свое отрицательное отношение к книге обозначить, и из общего стиля не выпасть, как-никак Нордау – это глыба, и примитивное брюзжание могут не понять…
«С внешней стороны оно (сочинение. – А.Б.) имеет те же качества, что и другие работы Н., кроме того, оно претендует на чисто научный характер и снабжено целым арсеналом научных терминов и ссылок. По содержанию оно, однако, слабее других работ Н., так как в нем заключается ряд таких обобщений, которые слишком рискованны, чтобы их можно было считать научными гипотезами. Тем не менее книга имела не только временный успех, но и значительное влияние, и своим высмеиванием некоторых сторон культуры конца столетия принесла обществу некоторую пользу».
Изящное словоблудие! Тот, кто хорошо знаком с интеллигенской манерой оценок, прекрасно поймет, сколько здесь злобы и раздражения. Классический пример словесной эквилибристики: книга лишь «претендует» на научный характер, обобщения слишком рискованны, «значительное влияние» имело место, но успех книги все же – «временный»… Ох, не случайно «Вырождение» Нордау, будучи изданным в России в 1902 г., переиздания дождалось лишь через девяносто три года. А Лозинский, кстати, всплыл потом у большевиков и долгие годы подвизался на антирелигиозной ниве… И национальность, и профессия у таких однозначны: «интеллигент»…
Забегая чуточку вперед, отметим, что после Октября интеллектуалов либо уничтожали, либо высылали за границу – зато интеллигенция всех мастей самым великодушным образом устроилась при большевиках, поскольку ее мировоззрению как нельзя лучше отвечали лозунги «мирового пожара» и «нового народного искусства». И правила бал почти двадцать лет, пока за нее не взялся как следует Сталин – но об этом позже…
Метко припечатал ее Солженицын в статье «Образованщина»: «Интеллигенция сумела раскачать Россию до космического взрыва, но не сумела управлять ее обломками. Потом, озираясь из эмиграции, сформулировала интеллигенция оправдание себе: оказался „народ – не такой“, народ обманул ожидания интеллигенции». (Сравните с воплем из телевизора после известного голосования: «Россия – ты одурела!» – А.Б.) Так в этом и состоял диагноз «Вех», что, обожествляя народ, интеллигенция не знала его, была от него безнадежно отобщена!