Отсутствие пояса, подтяжек и шнурков для ботинок показывало, что заключенному придавали особенное значение… ГПУ не хотели рисковать жизнью заключенного.
– Додж, – сказал Зуров, – если вы американец, то вы должны знать этого человека. Быть может, вы убедите его в том, что вы действительно являетесь его земляком, и объясните, почему вы попали в СССР?
Получасовая беседа с Доджем, проведенная в присутствии Зурова, окончательно убедила меня в правдивости его слов. Доджу было двадцать четыре года от роду, и большую часть своей жизни он провел за границей; его бостонский акцент был совершенно естественным.
Наша беседа закончилась тем, что я заверил Доджа, что сделаю все возможное для того, чтобы добиться его освобождения.
Он сердечно пожал мне руку и снова удалился в сопровождении конвоиров.
– Скажите теперь чистосердечно свое мнение, – сказал Зуров.
– Дело ясно, – ответил я, – и, кажется, что мне удастся убедить вас в этом в течение десяти минут.
– Каким образом? – спросил Зуров.
– Предоставьте мне возможность переговорить по телефону с нашим лондонским представителем. Вы можете слушать наш разговор или потребовать стенографический протокол нашей беседы.
Десятью минутами спустя я имел удовольствие беседовать с Джоном Стилльсом, лондонским представителем „Чикаго Трибюн“.
– Я хорошо знаю Доджа, – сказал мне Стилльс, – это старая семья, выселившаяся из Англии. Он окончил университет в Оксфорде, был отличным спортсменом и принимал участие в гребных гонках. Единственный недостаток его заключается в том, что он слишком серьезен. Разумеется, он не имеет никакого отношения к шпионажу. Готов поручиться за него.
– И я ручаюсь за него, – сказал я, вешая трубку.
– Стилльс знает всех сколько-нибудь примечательных американцев, живших в Лондоне последние два десятка лет. Можете положиться на его отзыв.
На следующий день Додж был выпущен на свободу. Он переселился в отель „Савой“ и отпраздновал свое освобождение, отметив его горячей ванной.
Затем, заговорив со мной, он нещадно стал ругать русских революционеров и коммунистов, пока я не принужден был остановить его.
– Успокойтесь, Додж, и не болтайте лишнего. А не то вы снова попадете туда, откуда только что вышли. Я не одобряю ни теории, ни практики красных, но я являюсь их гостем и нахожусь в их стране. Соответственно с тем я и должен себя вести. Я приехал сюда в качестве корреспондента – наблюдателя, а не в качестве реформатора.
– Я очень сожалею, что так увлекся, – заметил Додж. – Впредь я буду сдерживать себя.
Мне стало не по себе, и я искренне пожелал, чтобы он сдержал свое обещание. Москва в те времена, как это подтвердили вскоре разыгравшиеся события, отнюдь не благоприятствовала излишней откровенности и болтовне.
3
В июне 1914 года сигналом к войне послужил выстрел в Сараеве. В 1932 судьбы Европы и Азии тоже решил выстрел.
2 ноября 1932 года был убит Иосиф Сталин.
Слабоумный и худосочный еврейский юноша, родители которого проживали в Польше, выстрелил в Сталина и убил диктатора, прозванного „стальным человеком“, в руках которого находилась вся полнота политической власти СССР.
Сталин был убит в десять часов утра на Красной площади, в тот момент, когда он выезжал в своем автомобиле из Кремля через старые Спасские ворота. Пуля пробила оконное стекло и убила диктатора наповал. Со Сталиным ехал только один человек, и молчаливый диктатор умер на руках этого человека. Этим человеком был Иван Карахан.
Уолтер Дюрантей, московский корреспондент „Нью-Йорк-Таймса“, и я случайно находились в момент покушения на Сталина в лавчонке одного из букинистов, помещавшихся на Красной площади. Хоть мы и не слышали выстрела, но наше внимание привлекли сбегавшиеся со всех сторон люди, и мы последовали за ними.
Услышав о том, что случилось, я тут же возвратился в лавку букиниста и позвонил по телефону в свое бюро, поручив передать известие в Чикаго как по телеграфу, так и по радио. Одновременно я поручил Марго Дениссон передать Спиду, чтобы он немедленно же вылетел в Ригу с подробным сообщением о случившемся. В этом сообщении я первый заговорил о том, что произошло, и о том доверии, которое питал к Карахану покойный Сталин.
Лишь теперь стало ясно, что не кто иной, как Сталин, выдвинул Карахана на политическую арену и снабдил его чрезвычайными полномочиями. Сталин сделал этот политический ход для того, чтобы удалить из состава Политбюро приверженцев Троцкого, продолжавших втихомолку работать в пользу бывшего начальника военных сил Советов.