— Что это вы говорите? — вскричала она. — Здесь же Америка! Где вы, по-вашему, находитесь?
Красивый молодой оратор вежливо улыбнулся.
— Я нахожусь в Соединенных Штатах, и, кстати, я американский гражданин, — ответил он невозмутимо. — Чаплин.
Нацистский бунд анонсировал демонстрацию в Йорквиле, немецком районе Манхэттена. ‹…› Коммунисты, социалисты, троцкисты и либералы нехотя объединились. ‹…› Мы выстроились вдоль маршрута бунда, толпясь под своими транспарантами, подозрительно поглядывая друг на друга. Появились бундовцы, маршировавшие по широкой улице немецких ресторанов. Они не выглядели грозно, они выглядели заурядно. Но некоторые нацепили повязки со свастикой, и этого было достаточно, чтобы объединить левых. Мы начали насмехаться над ними, обзывая нацистами и фашистами. Они орали в ответ, называя нас грязными еврейскими коммунистами. Маленькая седая женщина выскочила из наших рядов и начала колотить их книжкой карманного формата. Кто-то толкнул ее на землю, и тогда ряды смешались, началась драка. Наблюдавшая полиция вмешалась, никого не обойдя дубинками. Я научился орудовать туго свернутой газетой — не наносить удары, а тыкать в глаза. — Уолтер Бернстайн.
1930-е — годы, столь же черные, сколь красные. «Чрево выносило гада», стопроцентно американского: США кишели нацистскими и паранацистскими группами.
«Америка прежде всего» стала первой легитимной, влиятельной, сильной пронацистской партией в США. Тысячи людей собрались в Мэдисон-сквер-гарден перед сценой с нацистскими флагами. Великая журналистка Дороти Томпсон осмелилась прорваться на трибуну, устроила скандал, обратившись к людям: «Случилось самое страшное». ‹…› Они были достаточно умны (это же американские наци), чтобы догадаться не бить ее: все снимала кинохроника. Они вывели ее, она вырывалась, пиналась. — Сэмюэл Фуллер.
Тот митинг, на котором ораторы именовали «новый курс» «еврейским курсом», а ФДР — «Франклином Д. Розенфельдом», собрал (20 февраля 1939-го) 22 тысячи человек. Маниакальный антифашизм Дороти Томпсон питался комплексом вины перед невольно обманутыми ею читателями: интервью, которое она взяла у Гитлера для Cosmopolitan в марте 1932-го — сплав блестящего стиля и провальной аналитики. За год до победы нацизма она не оставила мокрого места от «бесформенного, почти безликого», «бескостного», «образцового маленького человека», недоразумения, не имеющего никаких шансов стать диктатором.
Заразившись антифашизмом жены, Синклер Льюис написал сенсационный роман «У нас это невозможно». Американского Гитлера он, как и многие, видел в самородке-сенаторе Хьюи Лонге, экс-губернаторе Луизианы и вероятном сопернике ФДР на выборах 1936-го. Роман не успел выйти в свет, как Лонга застрелили при мутных обстоятельствах, но актуальности не утратил: на место Лонга нашлись десятки претендентов.
Лицом «Америки прежде всего» стал кумир человечества, трогательно нескладный и застенчивый Чарльз Линдберг, первым в одиночку перелетевший Атлантику. Подумать только: недавно, в 1929-м, радиопьесу во славу героя сочинял сам Брехт. Строго говоря, это было изоляционистское движение, но изоляционизм подразумевал косвенную, если не прямую поддержку Германии, на которую евреи и англичане пытаются натравить Штаты.
В исполком движения вошли «сиротка бури» Лилиан Гиш, Дисней, Каммингс — «американский Хлебников» и один из немногих «паломников», разочарованных Советским Союзом. Порывался вступить престарелый Фрэнк Ллойд Райт, но его отвергли за «аморальное поведение». В студенческой секции комитета состоял Гор Видал.
Фашизм как состояние ума распространился еще шире.
Мелвин Дуглас ужасался в 1936-м повсеместным симпатиям к Гитлеру в Европе, но настоящий шок испытал, возвращаясь в Америку на борту трансатлантического лайнера.
Я сидел за капитанским столом и слушал разговоры бизнесменов со Среднего Запада об очень эффективном парне, который заправляет Германией, и о том, как ‹…› чертовски плохо, что у нас нет такого парня вместо этого калеки в Белом доме.
Голливуд — это вам не Средний Запад, однако и здесь люди «легко становятся жертвами фашизма» (Полетт Годдар, октябрь 1936-го).
Гитлер, однако, был обречен на вечное второе место в голливудском рейтинге диктаторов. Когда он пришел к власти, роман киногорода с Муссолини длился уже десять лет, со времен «Вечного города» (реж. Джордж Фицморис, 1923).
Душераздирающая мелодрама повествовала о жене ватиканского гвардейца, которая утопилась, ошибочно уверившись в измене мужа, и их сыне, ставшем вором и побирушкой на лондонской панели. Дуче был такой же звездой экрана, как Лайонел Бэрримор и Барбара ла Марр, хотя лишь появлялся в компании Виктора Эммануила в сцене войскового смотра. Изюминка заключалась в том, что Фицморис не использовал хронику: король и дуче снизошли до эксклюзивных съемок.