- Главного имперского сапожника работа! - бахвалился Волков, - ни кусочка эрзаца! Обошлись они мне в три рубля с полтиной - настоящее сокровище!
- Сокровище? А что в Империи можно было на три рубля купить? - спросил Кречко, с усилием надавливая на саквояж, чтобы застегнулась пряжка.
- Много чего. Две коровы, например. Лес на небольшую избу, штуки три топора плотницких, питаться два месяца можно было неплохо!
- А почему только три топора? Вроде, нехитрое приспособление...
- А потому, что сталь дорога. Вот, когда уральское железо станет поступать по железной дороге, тогда цены снизятся. Тьфу ты! Это ж уже прошедшее время... или нет - мир другой ведь.
Кречко поморщился. Он предпочитал не думать о концепции параллельных миров и не вспоминать, откуда именно взялся его собеседник. К Андрею Константиновичу он испытывал искреннюю симпатию, но вполне возможно, что ему об этом чувстве еще придется пожалеть. Кто его знает, чем вся эта история закончится! Попробуй пробиться на прием к главному комиссару государственной безопасности! Это вам не к Марлен Дитрих в гримерную вломиться с пучком роз - тут пути нужно знать. И пути такие имелись, чего кривить душой! Однокашник его, Петька Крючков, близко знаком с порученцем при Лаврентии Павловиче. Понятно, за просто так Петька и жопу от стула не оторвет, но ему можно пообещать что-нибудь экстравагантное. Он, насколько Иван Михайлович помнит, является ценителем кубинских сигар. А сигары те можно приобрести у одного скупщика на Волхонке...
- Не пора ли? - глянул Андрей Константинович на часы, показывающие без пяти шесть. Часы Волкова являлись дополнительным доказательством его слов. Банальная "Электроника - 55", запасы которой были на Гее воистину неисчерпаемыми. При последнем посещении Земли, в Минске они приобрели оптовую партию в тысячу штук и пять тысяч батареек; некоторые из них сохранили работоспособность и через десятилетие.
- Да, вы правы! - кивнул Кречко, отвлекаясь от своих мыслей, - присядем на дорожку - и в путь. Нас ждет столица!
Опустившись на стулья, они отдали дань старой традиции, а затем поднялись. Волков первый покинул гостевую комнату; Кречко же окинул цепким взглядом интерьер, проверил стол и тумбочку на предмет забытых вещей, а затем решительно щелкнул выключателем. Сюда он больше не ездок!
13 ноября 1938 года Альбрехт Зееман, двадцатилетний оберфенрих был разбужен вестовым из казарм. В этот воскресный день Альбрехт рассчитывал проваляться в кровати хотя бы до восьми часов утра, но за окном было еще совсем темно. Его мать, фрау Зееман суетилась на кухне, пытаясь приготовить кофе с бутербродами, а отец сидел в гостиной и читал вчерашнюю газету. Он был труппфюрером СС и в эту ночь дежурил в районной штаб-квартире - в соседнем доме.
- Что случилось, гефрайтер? - спросил Альбрехт у вестового.
- Проверка, херр оберфенрих, - равнодушно ответил тот. Ему еще предстояло доставить депеши по нескольким адресам, поэтому он нетерпеливо "бил копытом", - херр оберст в половине девятого проводит смотр. Распишитесь, херр оберфенрих!
Альбрехт черканул свою подпись в бланке, получил запечатанный конверт и кивнул на прощание посыльному. На часах было шесть тридцать. Утренний туалет занял у него всего пятнадцать минут - белокурое лицо истинного арийца еще не ведало бритвы, а коротко стриженая голова не нуждалась в расческе.
- Служба, сынок? - ласково спросил старик Зееман (ему еще не было и сорока пяти), - позавтракаем вместе?
- Да, папа. Времени еще - вагон.
- Отлично! У тебя, насколько я помню, завтра экзамен на присвоение первого офицерского звания?
- Да, отец. Если все будет хорошо, то завтра к вечеру я буду лейтенантом.
- Я очень за тебя рад. Будем коллегами.
Разменяв шестой десяток, булочник Зееман ввязался в авантюры нового имперского канцлера. В 1933 году он вступил в ряды штурмовиков, а затем перекочевал в элиту - охранные отряды, больше известные в народе как Schutzstaffeln, либо просто и коротко - СС. Единственного сына Альбрехта он пристроил в отряды "Юнгфольк", а дочери остались при фрау Зееман. В те демократические времена для женщин подразумевалась известная свобода действий между тремя литерами "К": Die Kirche, die Kueche, die Kinder - Церковь, Кухня, Дети.
За пять лет Отто Зееман дослужился до высокого звания труппфюрера и питал надежды уйти на пенсию гауптштурмфюрером. Но не собственной карьерой он жил - все свои надежды и помыслы он связывал с Альбрехтом. Именно его сыну предстояло стать полноправным членом Новой Германии, страны без евреев и славян, и мира, где гегемония чистокровных арийцев не будет вызывать ни малейшего сомнения.
Сорок пять лет Отто прожил, не ведая столь сильной надежды на светлое будущее немецкого народа, существовал между булочной и своей квартиркой на окраине Дрездена - центра некогда баснословно богатого курфюршества. Его супруга Берта металась между тремя литерами, а он, работяга, метался между домом и булочной. Да и той же Кирхой. Не намного бюргер имел больше свободы, нежели его фрау. С приходом к власти Гитлера все поменялось. Он сумел вселить в свой народ надежду, а это немало. Оставалась малость: сделать сказку былью, и первые успехи у Адольфа на этом поприще уже были. Весенний аншлюс Австрии и осенняя аннексия Судетской области Чехии при полном попустительстве Англии и Франции, откровенно боявшихся фюрера - это ли не успех!
- Что там, в газетах? - осведомился Альбрехт, усаживаясь на жесткий стул напротив отца.
- Речь Черчилля в Палате общин по случаю появления там "миротворца" Чемберлена.
- И что?
- "Не думайте, что это конец. Это только начало расплаты. Это первый глоток. Первое предвкушение той горькой чаши, которую нам будут подносить год за годом", - процитировал Отто Зееман конец речи. Альбрехт в это время поедал бутерброд с салями и запивал кофе. Он заметил с набитым ртом:
- Этот Черчилль - он не дурак.
- Конечно, нет. Дурак - Чемберлен. Будь на месте английского премьера Уинстон Черчилль-нашему фюреру пришлось бы гораздо труднее.
- Он бы что-нибудь придумал.
- Конечно! Нашему фюреру палец в рот не клади. Поел, сынок?
- Да, отец! Матушка, спасибо!
- Тише, Альбрехт, девочек разбудишь, - ласково укорила его вошедшая в столовую Берта, - дай поспать в воскресный день нашим "юнгефрау". Ведь до мессы еще далеко.
- Прошу прощения. Издержки военной службы.
- Тебя проводить, Альбрехт? - спросил Отто.
- Не нужно, папа. Ты лучше ложись отдыхать - всю ночь не спал ведь.
- Какой сон в мои годы, сынок? Высплюсь уж когда ты станешь офицером.
Улыбнувшись озорной улыбкой и показав тридцать два великолепных зуба, Альбрехт принялся натягивать сапоги. Отец стоял с фуражкой в руках, мать держала плащ. Он поцеловал в щеку Берту, пожал мозолистую руку бывшего пекаря и щелкнул каблуками.
- Хайль Гитлер!
- Хайль! - вытянулся в струнку Отто.
На улице было еще совсем темно. Середина ноября - не самое приятное время в Германии: температура всего в пару градусов под влажный северо-западный ветер с Северного моря пробирает до костей. Альбрехт знал, что морозы кратковременны, что плащ спасает от подобной промозглости гораздо лучше шинели, что холода в ноябре скорее нонсенс, чем закономерность. Он отдал честь проходящему мимо гауптману и свернул в переулок, ведущий к Аугустусбрюкке - каменному мосту через Эльбу. Так было ближе к казармам и менее зябко, ведь ветер дул перпендикулярно переулку.