— Так вот. Жарко было в этой чертовой Африке. Ужас, как жарко. Солдаты изнемогали от постоянной жары и спасались от нее только чаем. Шнапс ведь в жару пить не станешь, а вот холодный чай… понимаете, о чем я?
— А что вы делали в Африке, херр гауптфельдфебель?
— Юноша, когда-то у Германии там были земли. Свои колонии, заметьте. Мы их охраняли от англичан и бельгийцев, а так же от французов. Представляете, наши земли на восточном побережье Индийского океана — в центре Африки. С океана со стороны Занзибара хозяйничают англичане, с запада находится Бельгийское Конго, а с севера — французские владения. Каково?
— А с юга?
— С юга? — Риккен пошевелил густыми пшеничными бровями, вспоминая политическую обстановку давно минувших дней, — с юго-востока располагались земли португальцев. Мозамбик, или как его там… а вот на юго-западе снова были англичане. Северная Родезия. Черт! Везде эти мерзавцы, предпочитающие воевать чужими руками!
— А теперь что на этих землях? — удобно расположившись в мягком кресле, Альбрехт почти допил чай, жадно впитывая новые для себя сведения.
— Англичане! — сплюнул словами, как слюной Риккен, — в Версале они делили Фатерлянд, как хотели. Проклятые островитяне! Сидят на своем острове и поплевывают сверху на всех! Даже французов я ненавижу меньше, чем этих жалких ублюдков! Ладно, господин оберфенрих, ни к чему вам слушать глупые россказни старого солдата. Приступим к проверке личных дел солдат. Смотрите, чтобы в число отпускников не попали солдаты, имеющие за последнюю неделю провинности или дисциплинарные взыскания. Вот вам копия списка отпускников и личные дела на ребят вашего взвода, а я возьму на себя взвод Брауна и третий взвод фельдфебеля Миллера.
Оберфенрих Зееман наизусть помнил грехи всех своих солдат и мог бы написать по памяти докладную записку на эту тему. Но взял список и принялся педантично сверять его с соответствующими карточками из личных дел. Все правильно. Дисциплинированные воины Вермахта, имеющие взыскания, не изъявляли желание проболтаться по Дрездену в воскресный день. Через полчаса отпускников построили и гауптфельдфебель своим цепким взглядом пробежался по шеренге.
— Обершутце Фёллер! Куда вы собрались в таком свинском виде? Неужели вы думали, что я выпущу вас за ворота? Снимайте свою сбрую и готовьтесь к заступлению на дежурство!
Ефрейтор (по-русски) Фёллер скорчил грустную рожу и побрел в цейхгауз переодеваться. Все знали, что это комедия, но никто не подал и виду. Даже Альбрехт уже был в курсе, что один или два солдата из роты подают фальшивое заявление на отпуск в город, а затем делают так, что их оставляют в казармах. Иначе гауптфельдфебель может изучать строй и два часа на предмет выявления скрытых недостатков. Прием нехитер, все про него знают, но ведь действует. Таковы правила игры.
Альбрехт проводил взглядом исчезающую за воротами колонну отпускников и глянул на часы. Половина двенадцатого. Сегодня здесь больше делать нечего, однако можно дождаться обеда и перекусить здесь. Чтобы лишний раз не тревожить фрау Зееман. Альбрехт считал себя достаточно взрослым, чтобы таким образом «заботиться о семье». Он еще раз заглянул в расположение своего взвода, отдал какие-то мелкие распоряжения отделенным унтерам и заглянул в ротную канцелярию.
— Пойдемте обедать, херр оберфенрих! — предложил ему Гауптман Шиллер, примеряющий перед зеркалом новую фуражку, — сегодня на обед тушеная говядина с картофельным пюре и суп с клецками. Вы как относитесь к супу с клецками?
— Великолепно! — искренне произнес Альбрехт.
— И я того же мнения.
По дороге в столовую Гауптман посоветовал оберфенриху подготовить родных к своему отъезду заранее. Ничего не уточнять, просто сказать с первым письмом они узнают номер полевой почты. Тем более, они должны оставаться в неведении относительно участия оберфенриха Зеемана в формировании нового войскового подразделения, ибо дело это весьма серьезное и секретное. Пусть оберфенрих не думает, что его считают за ребенка, но еще раз напомнить об этом — обязанность непосредственного начальника. Когда-нибудь и молодой Альбрехт Зееман станет начальником, и в его обязанности тоже будет входить воспитание своих подчиненных.
— Мне все понятно, херр Гауптман! — сказал Альбрехт, — отец у меня — человек понятливый. Служит в соответствующих органах. А мать и сестры давно отучились задавать скользкие вопросы.