— Обычное явление! — фыркнул со своего места Ромберг, — цивилизация подобна в своем развитии человеческому существу. Отчасти потому, что сама является продуктом развития общественной массы. Только, в отличие от отдельно взятой личности, она обладает громадной инертностью. Но существование любой цивилизации подчиняется божьим законам: рождение, юность, зрелость, старость… и, наконец, как неизбежное — смерть.
Мольтке ошарашено смотрел на здоровяка-философа.
— Господин лейтенант! Но ваши слова означают, что и наша цивилизация когда-нибудь…
— Безусловно, мой дорогой Фриц, безусловно!
— Хорошо, что мы до этого не доживем! — засмеялся Швебер.
— Но все равно, это — ужасно! — выдохнул Альбрехт.
Ромберг поднялся с плащ-палатки и глянул на окружающий мир. Прекрасный, между прочим, мир.
— Вспомните Ницше и Шопенгауэра. Во-первых, почему это мы должны бояться смерти? А во-вторых, почему вам не обидно за то, что вы не жили «до», а обидно за то, что вы не будете жить «после»?
Мольтке хмыкнул.
— Мне кажется, что Артур погорячился. Ведь у реки под названием «Время» есть течение, но нету омутов и отмелей. Поэтому и обидно, что безысходность.
— А вы точно уверены, что их нету? — прищурился Карл Густав, — и точно знаете, что нет существ, способных плыть в обратную сторону?
— В чем мы вообще можем быть уверены! — сварливо произнес Альбрехт, — разве что только в том, что пора готовить мясо! Иначе нам придется есть его сырым. Господа спорщики! Прошу вас помочь повару наполнить жаровню углями!
Ромберг сказал, что вот оно — занятие достойное благородного господина, и принялся наполнять жаровню маленьким совочком. Меж тем Швебер и Мольтке решили, что фляжку с коньяком следовало бы прикончить. Фриц разлил остатки коньяка по рюмкам, и собравшиеся произнесли тост за возрождение древней расы. Черный, как цыган, Швебер пил за белокурых сверхчеловеков, а остальные уверяли его, что в Персии были и смуглые арийцы.
Когда стемнело и сготовилось мясо, его употребляли под шнапс и пиво. Выпивший немногим более обычной своей нормы, лейтенант Ромберг прочитал господам-товарищам небольшую лекцию о древнем мире: материке с красивым названием Пангея, что начал распадаться около двухсот миллионов лет назад на привычные нам континенты, и об исчезнувших материках-загадках — Гиперборее, Лемурии и Атлантиде. Его слушали, затаив дыхание, а Карл Густав без устали делился с ними сведениями, почерпнутыми из источников разной степени достоверности. Пламя костра освещало одухотворенные лица, потрясенные открывшимися им картинами из прошлого и перспективами на будущее. Сам того не желая, Ромберг подкинул дров в топку фанатизма.
Спускаясь с горы, Мольтке то и дело переспрашивал:
— Если мы потомки арийцев, то кто тогда потомки атлантов?
— У атлантов нету потомков, — отвечал Ромберг.
— А лемурийцы, с ними что?
— От лемурийцев остались только большеглазые обезьяны! — хихикал Швебер.
— А гипербореи?
— Так частенько называют русских, — ответил, не задумываясь, Карл Густав.
— Значит, остались лишь арийцы и гипербореи?
— Точно так! Но это еще ничего не значит!
— Это мы еще посмотрим!
Рождество — праздник, корнями и традициями ходящий в глубину веков, его можно назвать самым любимым и ежегодно отмечаемым праздником во всей Западной культуре. Не смотря на то, что Рождество отмечается во многих странах мира, пожалуй, самым значимым и любимым он остается в Центральной и Северной части Европы. Великое множество Рождественских песен, традиционные праздничные блюда и даже известная всем Рождественская Елка — все это древние традиции, которым мы следуем и по сей день. Немцы на Новый год и Рождество обязательно подают ярко раскрашенное блюдо с яблоками, орехами, изюмом и всеми пирогами, которые пеклись в эту неделю. Символика здесь особая: яблоко осталось от яблони познания добра и зла в раю, орехи означают тайны и трудности жизни как воплощение пословицы: «Бог дал орех, но человек должен расколоть его». Яблоки будут висеть на рождественском дереве, золотые и серебряные орехи тоже.
Первоначально Рождество отмечали только на Севере и на Юге Европы, но зародился этот праздник в той части Европы, которую теперь все мы называем Германией. Рождество 1938 года было последним мирным рождеством для немецких солдат. Оно праздновалось в обстановке беспечности и пьянящей вседозволенности. Трусливое Мюнхенское соглашение показало Германии, что ее боятся, и что ее готовы ублажать всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Англия и Франция опасались нацизма, но еще больше они опасались коммунизма. Поэтому нежно взлелеяли немецкого волкодава, не задумываясь о том, что собачка то становится неуправляемой. А аппетит ее растет с каждым днем. Единственное, что требовалось Чемберлену и Даладье — это держать пса войны рылом к востоку. И это пока удавалось. Гитлер спал и видел, как бы это возвратить себе Данциг и ту часть Померании, что после войны отошла к Польше. Чуть попозже заботливо взращенный англичанами и французами немецкий волкодав обратит свой взор на Польшу, а капающая с его языка слюна ужаснет тех, кто подкармливал его чешским и австрийским мясом. Но станет уже поздно что-либо менять.