Впрочем, на неизысканный вкус Андрея Константиновича наслаивались требования уже поднаторевшего на ниве инспектирования Кречко. Иван Михайлович быстро сообразил, что его коллега и новый начальник в последний раз инспектировал войска императрицы Софьи Алексеевны, поэтому глядел в четыре глаза. За себя и за начальство. А в перерывах между «налетами» на гарнизоны проводил этакий ликбез.
— Допустим, если вам сообщают, что командир части болеет, а часть расположена где-о в Жлобине, то вероятнее всего он или по бабам, или где-то пьет водку. Любят эти орлы на периферии вольничать. Слишком быстро маховые перья отрастают, что ли…
— А если и впрямь болеет? — спросил Волков.
— В таком случае, это укладывается в те десять процентов случаев, когда я ошибаюсь. Уж поверьте моему специфическому опыту. Четверть всех арестованных военных «троцкистов» — банальные пьяницы. Но не будешь же разглашать военную тайну и сообщать в газетах, за что именно арестован тот же Блюхер! Пьянство у нас черта, конечно, общенародная, но не нужно ее возводить в культ! Читали — несколько лет назад этот модный «товарищ граф Толстой» издал пару книг о царе Петре? Вот где пьянство, вот где «культ Бахуса»! Как там в будущем с этим дело обстоит, победили ли эту заразу?
— Зараза побеждает всегда! — фыркнул Волков, — не может государство одной рукой получать громадные доходы от продажи спиртного, а другой рукой — бороться с алкоголизмом. Пьянство стимулирует искусство, но тормозит промышленность, слыхали такую мудрость?
Кречко сказал, что это вовсе не мудрость, а глупость. Промышленность в данный момент в стране на первом месте. И это естественно, что страна не может позволить себе иметь руководящие кадры с уклоном в пьянство и беспорядочный образ жизни. Тогда Волков ответил, что страна многое не может себе позволить, например потерю дохода от реализации спиртосодержащих веществ. Так что мы имеем палку о двух концах. И не существует точного определения, где у нашей «палки» начало, а где конец.
— Я тут с вами поездил немного, — хмыкнул уже Кречко, — и приблизительно себе представляю дальнейшее развитие нашей беседы. Вы теперь скажете, что вся наша жизнь — это попытки определения, где у разных палок начало, а где конец. Вся эта философия (которую я очень не любил, будучи учащимся) мало соприкасается с реальным моментом. Наша с вами задача, товарищ начальник, оценить общее состояние войск, а не вникать в причины их низкой боеготовности. Это только в личной жизни сентенции типа «понять — простить» имеют право на существование, а в нашем случае виновных нужно снимать и пороть. Чтобы клочья летели с израненой шомполами задницы!
— Чтобы пули от черепа отскакивали! — кивнул Волков.
Весь этот разговор происходил в вагоне поезда «Минск-Житомир», на который они сели в Мозыре. Командующий округом проводил их и точно таким поездом возвратился назад в Минск. Командарм Ковалев присоединился к ним практически инкогнито, даже сменил нашивки на полковничьи, и в ответ на ругань высокой комиссии отвечал, что пусть его расстреляют, но на территории округа хозяин он. И несколько дней добросовестно шнырял вместе с проверяющими по разбросанным по Полесью воинским частям. После этого Волков и сказал Кречко, что командарм — неплохой мужик. Кречко сказал, что лучше гонять с комиссией, чем играть очком в своем штабе, гадая о выявляемых недостатках. Иван Михайлович ко всему на свете подходил практически. Единственный раз, когда он сработал по велению души — это в декабре прошлого года, когда подобрал на переезде одиноко бредущую фигуру товарища Волкова.
Украина встречала ясноглазую комиссию теплым весенним дождиком. Кречко подобрался уже на вокзале в Шепетовке и вполголоса сообщил Волкову, что с местными нужно держать ухо востро. Это вам не Коростень, где неподалеку Киев и Советская власть с электрификацией всей страны. Здесь же неподалеку польская граница, с которой регулярно проникают на советскую территорию почитатели творчества Степана Бандеры. Особисты здесь лютуют, так что ничему удивляться особо не нужно: жизнь в приграничной полосе имеет свои особенности. Волков при этих словах вспомнил свои детские впечатления от Гродно и решил, что украинский национализм пикантнее белорусского. Тут же вспомнилось, что нишу ОУН во время войны на гродненщине занимала польская АК.