Яркое апрельское солнце матово блестело на штыке у часового, стоявшего у дверей.
Вытряхивая пепел из обтертой и прокопченной трубки, Акулов задумчиво продолжал:
— Я ведь мужик. Отвык крестьянствовать, а вот тянет к земле, пахать скорее… И шут его знает, чем теперь заняться! Жду вот, куда определят…
Ветер схватил пепел и рассыпал в воздухе.
— Ну, а вы что тут, ребята? — спросил Филипп красноармейцев.
— Да что! — загалдели те, обступив Акулова. — Пять лет дома не были, демобилизованы, а бумаг не добьешься… И в штаб не пускают! Волокита!
Акулов свел брови, строго спросил:
— Как так — не пускают?! Это я сейчас, быстро!
Уставился на тщедушного часового в новенькой и неуклюжей шинели:
— Ты?!
— Я. А что? — Пухлые, почти детские губы часового оттопырились, но он сразу же сделал строгое лицо. — Не положено.
Акулов шагнул к нему:
— Я — Филипп Акулов!
Парень удивленно глянул на него.
— Меня не знаешь?!
Часовой огрызнулся:
— Что я всех должен знать?
— Молокосос! — Акулов вспылил, откинул назад голову, сузил глаза и прогнусавил, сдерживаясь: — Как это ты не пропустишь красноармейцев в штаб?! Для чего он тогда существует? А ну, пропусти!
— Не положено! — сжался молоденький часовой под пронзительным взглядом Акулова.
— Давай, сопляк, сюда винтовку! — загремел Акулов.
Из штаба на крик вышел начальник караула. Выслушав часового, он пригласил Акулова с собой.
А в это время в одной из просторных комнат штаба начдив Онуфриев, потирая гладко выбритый подбородок, просматривал послужной список Акулова. Он знал его и раньше как боевого, исключительно храброго, любимого красноармейцами, талантливого командира. Слава об Акулове гремела по всему Уралу.
Послужной список Акулова начдив читал с интересом: впервые пришлось познакомиться с боевой биографией легендарного командира. Нетерпеливо пробегал глазами строчки:
«Родился… Военного образования нет… награжден Георгиевскими крестами… орденом Красного Знамени… Командир полка, комбриг в 3-й армии, командир полка, комбриг, принял командование кавгруппой, командир полка в 12-й армии… Исполнял обязанности начдива в Перми…»
Перечитав список, откинулся на спинку стула, задумался.
Чем объяснить падения и взлеты военной службы Акулова? Партизанщиной, о которой пишут в характеристиках, или непочтительностью к начальству и штабам? А может быть, умением проявлять самостоятельность и быть там, где это необходимо? Или все это объясняется просто — человеческим характером?.
Послужной список краток, скуп. А сколько за ним восхищения, легенд о безумной храбрости, неповторимых побед!
«…Смел и решителен… Наиболее прославленный командир… Находчив, храбр, хладнокровен в бою… Товарищеская душа…».
«Незаурядный военный талант… Герой 3-й армии…»
И сколько пренебрежительного отношения к самодуру-командиру, у которого вместо продуманных военных операций одни случайности, сколько брезгливых отзывов отдельных начальствующих лиц!
«…Акулов — олицетворение партизанщины… груб…»
«Нет войсковой дисциплины, она не воспитывается им…» «Не вполне удовлетворителен в строевом отношении. Коммунист, но политически мало развит…»[133]
— Ну, это ерунда! — вслух подумал Онуфриев. — Партизанство — может быть. Зачем он, например, оскорбил сейчас часового? А насчет чего другого…
Взяв лист бумаги, он по-своему аттестовал Акулова:
«В боевом отношении незаменимый командир, но с партизанскими наклонностями; в политическом отношении развит удовлетворительно, член партии с 1918 года. В строевом отношении командовать стрелковыми частями может удовлетворительно, кавалерийскими хорошо. В среде подчиненных пользуется авторитетом. При мирной обстановке может командовать бригадой, при боевой обстановке может вполне командовать кавдивизией»[134].
Аттестация и весь послужной список — для направления Акулова на Высшие военно-академические курсы. «Ведь именно такому самородку и надо учиться! — размышлял Онуфриев. — Если и раньше он бил белогвардейских генералов, то что будет, когда он получит высшее военное образование?»
Пока начальник караула писал рапорт об оскорблении часового, Акулов получал направление к начальнику курсов в Москву.
На курсы, однако, он не попал. Сам ли не хотел, тянулось ли дело, только числился он до октября 1922 года в резерве штаба Западно-Сибирского округа, а в октябре снова получил направление в Москву, только на этот раз не на Высшие курсы старшего комсостава, а в стрелковую школу для прохождения курсов командиров полков.