Изначально я думал, что у вторых — нереальная цель. А потом понял, что атакующим наоборот проще. Никогда и помыслить не мог, что бойца со щитом можно вытянуть из строя, если схватиться за этот самый щит и хорошенько потянуть на себя. Или пошатнуть ударом ноги. Либо просто можно хорошенько разбежаться и влететь плечом в стену щитов. Разумеется, всё это работает только если легионеры построены в один ряд, в двух и более рядах легионеры сзади держат своих собратьев за специальные ремни на спине, поэтому безумная варварская атака уже не пройдёт. Но, как сказал декан, могут возникнуть разные ситуации. На несколько рядов людей может просто не хватить.
В атаке мы часто пробивали строй именно благодаря мне, но в защите дела обстояли куда хуже. У нас были слабые звенья. Я сделал дополнительный упор на их тренировку, мы заслуженно стали лучшими в центурии, но потом наш декан договорился о поединке с первым контубернием первой центурии. И, да, как я и подозревал ранее, туда набрали лучших. Их замом оказался мой знакомый из тренировочного лагеря, будущий ученик Марсова поля Валентин Тенебрис. Не могу сказать, что нас с позором разбили, ведь в атаке мы тоже одержали верх. Но… мы проиграли быстрее, уступили по тактике и подготовке. Фактически я один пробил защиту. Убери всех моих бойцов и на результат это не повлияло бы.
С замом престижного контуберния мы сошлись на ничью, но для себя я сделал определённые выводы. Поэтому моим контуберналиям приходилось очень непросто на тренировках. Я гонял их больше, чем остальные. Безусловно, никто не жаловался, но и отношение ко мне стало чуточку холоднее. Не как к собрату, а как к командиру…
Крупные бои центурий уже не были некими соревнованиями, в них не выявлялись сильнейшие. Нас обучали работе в большой группе, быстрому построению, перестроению, взаимодействию. Пожалуй, это были самые важные тренировки. Поначалу мы мешали друг другу, путались под ногами, медленно исполняли приказы. Вскоре мы стали одним целым, огромным единым организмом. Ощущение строя — непередаваемая вещь, чувство силы, сопричастности и уверенности.
Наши занятия по вождению тоже из индивидуальных плавно перетекли в групповые. Нас обучали не только вождению микроавтобуса контуберния, но и быстрой слаженной погрузке-выгрузке. С полным обмундированием это не так просто, как может показаться. Вечно либо шлемом потолок заденешь, либо щит в поручне застрянет. А времени обычно на такие ошибки нам не дают.
Однако самым непростым испытанием для всех стал кулачный бой. Оружие, пускай даже и «мягкое», не всегда может оказаться под рукой. Поэтому той самой безоружной рукой нужно быть готовым дать отпор. Сначала мы, как и в случае с гладиусом, практиковались на столбе. А потом друг на друге. В первом же поединке я не рассчитал силу и с одного удара отправил Тита на землю. После этого мои контуберналии не горели желанием выходить на поединок против меня. Я их не сужу. Но практиковаться с кем-то надо было, поэтому я вспомнил про зама первого отряда Валентина Тенебриса. Ему тоже требовался достойный соперник.
В этом соревновании, в отличие от группового боя на щитах, я чуточку превосходил своего конкурента. Мои удары оказались быстрее, сильнее, тело проворнее. Конечно, по голове, облачённой в тренировочный шлем, я тоже многие атаки пропустил. По итогу месяца взаимных обменов ударами мы, как и прежде, сошлись на ничьей. Никто из нас не стремился утвердиться за чужой счёт, победа была не столь важна. Мы просто тренировались…
Буду ли я скучать по учебному лагерю? Наверное, но позже. Здесь меня научили водить, сражаться, взаимодействовать, руководить, идти вперёд. Кстати, набрал ещё почти 30 фунтов мышечной массы, теперь точно смогу поднимать Ашу одной рукой. А второй — Эрму. Если они там не разъелись, само собой.
Очередной этап моей жизни заканчивался принесением присяги на верность Республике, Её единству, политическому строю и законам. Причем это не просто слова: легионеру за легкие правонарушения полагается денежное взыскание в тройном размере от платы обычных людей, за средние преступления — двойной срок в трудовом лагере, изгнание из легиона и лишение гражданства, а за тяжкие — арена.
Как только я произнёс слова клятвы, центурион сорвал с моей одежды нашивку «новобранец». Когда я вернулся в строй, декан шепнул мне:
— Ты доверяешь Титу Юстиниану?
— Доверяю, — кивнул я после секундного раздумья о странности этого вопроса.