— Вы держали пальцеграф в ящике вместе с носовыми платками?
— Ну да, а что тут такого? Мистер Хорнби был в Брайтоне и написал мне, чтобы я на недельку приехала навестить его вместе с Джульет, то есть с мисс Гибсон. Мы уложили вещи и только приготовились отправиться в путь, как я спохватилась: «А где же платки?» Джульет вызвалась помочь мне и сходить за мешочком. Я крикнула ей: «Принеси заодно и книжечку с отпечатками, пригодится для развлечения в дождливый день». Джульет вскоре возвратилась с платками и сообщила, что пальцеграфа в ящике нет. Куда бы ему подеваться? Кому нужно обшаривать мой комод? Я так удивилась, что не поленилась пойти в комнату, и, представьте себе, ящик оказался пустым. Тогда, в суете, пальцеграф быстро вылетел у меня из головы. Когда мы вернулись из Брайтона, так вышло, что я опять попросила Джульет убрать мешочек с платочками в комод. Моя племянница прибежала взволнованная и сказала: «Тетя, пальцеграф по-прежнему в ящике. Получается, кто-то посторонний в наше отсутствие бывает в доме и копается в вещах?» Я очень расстроилась, пошла к себе, выдвинула ящик комода и обомлела: красная книжечка лежала ровно там, где и раньше. Кто-то, видимо, тайком пробравшись в помещение, сначала выкрал пальцеграф, а пока нас не было, подсунул его обратно.
— Кто имеет доступ к вашему комоду?
— Все живущие в доме: ящики не запираются. Мы с Джульет решили, что безобразничает кто-то из слуг.
— Кто оставался в доме, когда вы уехали в Брайтон?
— Двое наших с мужем племянников, но никто из них даже не входил в мою комнату, мы спрашивали. Да и зачем им мой комод? Что там особенного?
— Благодарю вас, — завершил допрос Энсти, и миссис Хорнби, изменив угол наклона своей шляпки, уже собралась сойти со свидетельского места, когда поднялся сэр Гектор и устремил на даму устрашающий взор.
— Вы произнесли некую фразу, — заговорил он, — насчет общества покровительства умалишенным. С какой целью, позвольте осведомиться?
— Ни с какой, по ошибке, я думала о другом.
— Вот именно, о другом. Вы сверялись с бумагой, которую держали в руках.
— Я не сверялась с ней, а лишь смотрела на нее. Да, у меня случайно оказалась петиция общества покровительства умалишенным. Но ко мне она не имеет отношения: я не принадлежу ни к этому, ни к какому-либо иному обществу и пока не тронулась умом.
— Этот документ вы ошибочно приняли за другой, заранее заготовленный, верно?
— Э… да, я приняла его за памятку с кое-какими заметками, которые предварительно набросала, чтоб не растеряться в ответственный момент.
— О каких заметках идет речь?
— О вопросах, которые мне могли задать.
— Ответы на данные вопросы тоже были загодя написаны?
— Конечно, какая же польза от вопросов без ответов?
— Вам задали вопросы, еще до начала процесса зафиксированные на бумаге, оказавшейся у вас?
— По крайней мере, некоторые из них.
— Вы ответили так, как было написано?
— Нет, я не думала, то есть я уверена, что нет, ибо…
— Вот как? Вы даже не думали? В самом деле, зачем думать, если кто-то другой уже постарался за вас. — Сэр Гектор Трамплер обвел присяжных суровым взглядом и грозно добавил: — Признавайтесь суду, кто заблаговременно составил вопросы и ваши ответы на них?
— Мой племянник Уолтер Хорнби. Он просто хотел помочь мне, чтобы…
— Нас сейчас не интересуют его цели. Ответьте, кто конкретно проинструктировал его написать вопросы и ответы?
— Никто. Это полностью инициатива Уолтера; видя, как я переживаю, мой племянник позаботился обо мне, но доктор Джервис забрал у меня ту бумагу и посоветовал полагаться только на свою память.
Столь неожиданный ответ застиг сэра Гектора врасплох, и он с раздраженным видом уселся на место.
— А где та бумага, на которой записаны вопросы и ответы? — спросил судья.
Предвосхищая этот момент, я заранее отдал ее Торндайку и по выразительному взгляду, который он адресовал мне, понял, что от моего коллеги не укрылось ничто, в том числе своеобразие почерка Уолтера Хорнби. Похоже, в деле намечался кардинальный перелом, поскольку Торндайк передал мне записку, развернув которую, я прочел: «X = У. Х.»
Энсти протянул судье листок с вопросами и ответами, а я посмотрел на Уолтера и заметил, что он густо покраснел, хотя изо всех сил старался казаться спокойным и беспечным. Взгляд, который он метнул на свою тетушку, наверное, убил бы ее, будь такое возможно.
— Это та самая бумага? — уточнил судья, передавая свидетельнице помятый листок.
— Да, ваша честь, — дрожащим голосом пролепетала миссис Хорнби, после чего лист возвратили судье, и тот стал читать его, попутно что-то выискивая в своих заметках.
— Данный документ будет приобщен к делу, — строго объявил судья, приподнимаясь с места. — Перед нами явная попытка составителя повлиять на свидетельницу в своих интересах. Продолжайте, мистер Энсти.
Миссис Хорнби наконец отпустили; еле передвигая ноги от усталости и дрожа от перенесенных испытаний, она пересекла зал и с тяжелыми вздохами уселась на скамью, в то время как пристав провозгласил:
— Джон Ивлин Торндайк!
— Господи! — воскликнула Джульет, театрально стискивая руки. — Спасет ли он Рубена? Как вы думаете? — спросила она меня.
— Вот господин Полтон в этом не сомневается, — ответил я, взглянув на верного помощника Торндайка, который, держа в руках какую-то коробку и ящик с микроскопом, смотрел на своего хозяина с неподдельным восхищением. — У Полтона больше веры, чем у вас, мисс Гибсон.
— Ну, простите меня за мое неверие, — сухо ответила Джульет. — Я так понимаю, скоро мы узнаем самое худшее.
— Худшее или лучшее — не суть важно. Мы поймем, в чем состоит настоящая защита.
— Господи, сделай так, чтобы это была лучшая защита! — вполголоса произнесла она, и я, человек нерелигиозный, пробормотал: «Аминь!»
Глава 16
Торндайк разыгрывает карту
Торндайк спокойно поднялся на свидетельское место, и я посмотрел на него с невыразимым удивлением, вдруг осознав, что никогда раньше не придавал особого значения тому, какое впечатление способен произвести на публику внешний облик моего друга. Я, безусловно, отмечал его обаяние, силу духа, глубокий и в то же время гибкий ум, привлекательность и шарм, но ни разу не задумывался над тем, что теперь, на суде, поразило меня более всего: Торндайк был очень красивым мужчиной — пожалуй, самым импозантным из всех, с кем мне доводилось общаться. Его приятное свежее лицо и элегантный наряд: ниспадающая мантия, скромный аккуратный парик — тотчас же заворожили зал. Судья в своем ярко-алом одеянии, с золотой цепью на шее выглядел по сравнению с Торндайком каким-то разряженным шутом, а присяжные в своей серой массе вообще не шли с моим другом ни в какое сравнение и казались существами, стоявшими на низшей ступени эволюции. В чем заключался магнетизм Торндайка, я тогда не смог бы объяснить: вероятно, в том, что он был высок, статен, держался прямо и с достоинством, либо в его внутренней силе и выдержанности, либо в чертах его лица, напоминавших своим благородством античную маску из мрамора цвета слоновой кости. Да, пожалуй, именно его лицо, разительно отличавшееся от банальных лукавых физиономий, мелькавших в хороводе житейской суеты, так выделяло его среди всех.
— Где вы служите, доктор Торндайк? — спросил Энсти.
— Преподаю в колледже при больнице Святой Маргариты судебную медицину и токсикологию.
— Имеете опыт в медико-юридических исследованиях?
— Да, я занимаюсь исключительно такого рода работой.
— Вы слышали показания свидетелей относительно двух капель крови, обнаруженных в сейфе?