Едва мы вошли в квартиру, Торндайк передал ящик и фотоаппарат Полтону, кратко и сухо проинструктировав его по поводу проявки негативов. Ланч был готов, и мы без промедления уселись за стол. Мы ели в полнейшем безмолвии, которое так затянулось, что я, признаться, забеспокоился, но Торндайк, словно почувствовав мою тревогу, внезапно положил нож и вилку и посмотрел на меня со спокойной дружелюбной улыбкой.
— Знаете, о чем я сейчас подумал, Джервис? — сказал он. — Вы — самый лучший компаньон в мире. Нет, не спорьте, это действительно так. Небеса наградили вас редчайшим даром молчания.
— Если это — критерий качеств компаньона, — с усмешкой ответил я, — то вы заслуживаете в сто раз больше комплиментов.
— Улавливаю ваш сарказм, коллега, — засмеялся он, — но настаиваю на своей точке зрения. Способность в нужное время хранить молчание — ценнейшее из достоинств. Другой бы на вашем месте, пользуясь непринужденной обстановкой обеда, забросал меня вопросами и комментариями по поводу моих действий в Скотланд-Ярде, а вы, дорогой друг, ни разу не нарушили моей мыслительной работы. Это тем более важно, что все свидетельства и впечатления, которые я почерпнул, нужно, пока они еще свежи у меня в голове, снабдить ярлычками и разложить по полочкам моего мозга. Кстати, — серьезно добавил он, — я допустил одну оплошность. Вы не заметили, какую именно?
— Нет, — признался я, пожав плечами.
— Пальцеграф. Я не выяснил, где он сейчас: в полиции или, как прежде, в распоряжении миссис Хорнби.
— Это имеет значение?
— Мне нужно увидеть эту вещицу. Кстати, вот удачный повод навестить мисс Гибсон. Сегодня во второй половине дня я занят в больнице, а у Полтона куча работы, поэтому прошу вас отправиться на Эндсли-Гарденс в дом Хорнби. Постарайтесь застать мисс Гибсон, побеседовать с ней, желательно конфиденциально, ну и пополнить наши сведения о нравах и обычаях мсье Хорнби — всех троих. Будьте осторожны и вообразите, что вам надо расположить к себе больного, вероятно, капризного, поэтому следите за перепадами его настроений. Не открывая своих намерений, разузнайте все, что можно, о характерах и привычках троих джентльменов, и пусть вас не смущают соображения деликатности. Для нас в данную минуту важно все, даже имена их портных.
— А что по поводу пальцеграфа?
— Выясните, у кого он; если у миссис Хорнби, попросите ее одолжить его нам, нет, подождите: лучше пусть она позволит вам сфотографировать его.
— Сделаю все, как вы велели, — пообещал я. — Наведу внешний лоск и во второй половине дня предстану перед Хорнби в образе Пола Прая[2].
Уже через час я стоял на пороге дома мистера Хорнби на Эндсли-Гарденс, позвонил в колокольчик и с бьющимся сердцем прислушался к его дребезжащему звуку. Дверь открыла горничная, и я спросил, дома ли мисс Гибсон.
— Мисс Гибсон? — повторила служанка. — Она собиралась уходить, но, кажется, задержалась. Входите, сэр, и подождите: я посмотрю.
Я проследовал за ней в гостиную, прокладывая себе путь сквозь строй столиков и прочей разнородной мебели, с помощью которой современные дамы превращают свои жилища в подобие лавки комиссионера, притулился возле камина и набрался терпения. Однако менее чем через две минуты мисс Гибсон сама вошла в комнату. На ней были шляпа и перчатки, и я обрадовался, что мой визит столь своевременен.
— Не ожидала так скоро увидеть вас вновь, доктор Джервис, — сказала девушка, дружелюбно протягивая мне руку, — тем не менее вы очень желанный гость. Пришли сообщить мне что-то новое?
— Наоборот, — улыбнулся я, — мне нужно спросить вас кое о чем.
— Ну что ж, это лучше, чем ничего, — промолвила она с ноткой разочарования. — Присаживайтесь, пожалуйста.
Я осторожно примостился на краешек маленького шаткого стула и приступил к своей нелегкой миссии.
— Вы помните вещицу, именуемую пальцеграфом? — спросил я как можно деликатнее.
— Разумеется, — энергично кивнула мисс Гибсон. — По-моему, она-то и явилась основной причиной всех неприятностей.
— Вы случайно не знаете, полиция забрала ее?
— Так, дайте припомнить. Сначала один из детективов отвез пальцеграф в Скотланд-Ярд, чтобы эксперты провели сравнительный анализ двух отпечатков большого пальца. Полицейские хотели оставить эту штуку у себя, но миссис Хорнби запротестовала, поскольку не желала, чтобы с помощью дурацкой игрушки, как она выражалась, Рубена уличили в преступлении, и в итоге ей позволили забрать пальцеграф. Оно и понятно: зачем он сыщикам, если они и так взяли у Рубена отпечатки, как только арестовали его? В общем, они утратили к пальцеграфу всякий интерес.
— Он теперь у миссис Хорнби?
— Ну да, если она со злости не выбросила его. Она говорила, что это он во всем виноват, и собиралась его уничтожить.
— Надеюсь, не успела, — с тревогой произнес я, — поскольку доктор Торндайк очень заинтересован в исследовании пальцеграфа.
— Вот как? Миссис Хорнби через несколько минут придет к нам — я сообщила ей, что вы здесь, — и мы у нее спросим. А зачем доктору Торндайку вдруг понадобился пальцеграф?
— Понятия не имею, — заверил я со всей искренностью, на какую был способен. — Мой ученый коллега молчалив и замкнут, как устрица. Несмотря на то, что я — его давний знакомый и помощник, он не делает для меня исключений: внимательно выслушивает, как и любого собеседника, пристально наблюдает за моими действиями, но не посвящает в свои замыслы.
— Интересно, — заметила мисс Гибсон, — мне это нравится. По-моему, он поступает правильно, и вообще я с первого взгляда прониклась к доктору глубокой симпатией.
— Он и вправду обаятельный, — согласился я, — но у него строгий принцип: оставаясь приятным в общении, никогда не разглашать секреты клиентов и собственные методы расследования.
— Похвально, доктор Джервис, что вы так искусно, изящно и, главное, убедительно ушли от ответа на мой вопрос и оставили меня в неведении, — усмехнулась мисс Гибсон с легкой досадой.
Я поспешил извиниться и принялся оправдываться, но тут дверь отворилась — в гостиную вошла пожилая дородная леди с выражением лица столь безмятежным и приторно-приветливым, что я счел ее особой недалекого ума.
— Миссис Хорнби, это — доктор Джервис, — представила нас друг другу мисс Гибсон и продолжила: — Доктор пришел получить сведения о пальцеграфе. Вы не уничтожили его?
— Нет, дорогая, — ответила хозяйка, — он лежит у меня в комоде. А что угодно знать доктору Джервису?
Заметив, что она волнуется и, возможно, опасается новых неприятностей для своей семьи, я воспользовался советом Торндайка насчет капризного больного, умерил свой пыл и мягко пояснил:
— Мой ученый коллега хочет изучить пальцеграф. Это важно для защиты вашего племянника.
— Да-да, — закивала миссис Хорнби. — Джульет рассказывала мне. По ее словам, ваш коллега — просто прелесть. Это так?
Я поймал взгляд мисс Гибсон, в котором сверкнули озорной блеск и лукавая смешинка, а на щеках девушки выступил румянец смущения.
— Ну, — произнес я с напускной серьезностью, — насчет прелести лучше судить дамам, и многие из них, надо заметить, питают к моему другу искренние чувства; что касается меня, я высочайшего мнения о его профессиональных успехах и деловых качествах.
— Это и есть мужской эквивалент «прелести», — улыбнулась мисс Гибсон, исправляя неловкое положение, создавшееся из-за случайно оброненной простодушной фразы миссис Хорнби. — Впрочем, суть неизменна: доктор Торндайк — один из лучших специалистов нашего времени, а мистер Джервис — его прилежный ученик. Так вы дадите им пальцеграф, тетя?
— Джульет, дорогая, — горячо заговорила миссис Хорнби, — ты же понимаешь: я готова на все ради бедного мальчика. Я ни на секунду не усомнилась в том, что он невиновен в этой мерзкой, вульгарной краже. Произошла чудовищная ошибка — я в этом убеждена и сразу же сказала детективам. Я заверила их, что Рубен никогда не совершил бы грабежа; они заблуждаются, считая его замешанным в столь грязном преступлении. Но они не стали меня слушать, хотя я знаю Рубена еще с тех пор, когда он был маленьким ребенком, и кому, как не мне, судить о том, на что мой племянник способен, а на что — нет. Бриллианты, боже мой! Да зачем они Рубену? Что за ценность в грубых камнях? Они ведь даже не огранены, — всхлипнула миссис Хорнби, достала носовой платок с тесьмой и вытерла слезы.