Затем он умолк в ожидании каких-нибудь "само собой разумеющихся" вопросов. Такова была его обычная игра.
- Ну хорошо, - сказал Юнгдаль, - а можно задать вопрос: идентифицирован ли этот мужчина или надо еще поработать над ним?
- Он полностью идентифицирован, - ответил Нэслюнд с триумфом, - это не кто иной, как сам Эрик Понти, шеф международного отдела радио "Дагенс эхо", если он известен вам.
Собравшиеся недоверчиво уставились на шефа бюро.
- Он - убийца? - удивился Фристедт.
- Во всяком случае, первоклассная "логистическая опора", - тихо пошутил Аппельтофт и в ответ получил пристальный взгляд Нэслюнда.
- Вот здесь, в папке, - продолжил Нэслюнд, - есть почти все об этом так называемом журналисте, что может представлять интерес; его связи с четырьмя активистами в Хэгерстене очевидны.
- То есть? - поинтересовался Фристедт.
- Сами увидите, когда познакомитесь с материалами. А теперь о наших следующих шагах. Сначала мы установим телефонный контроль за этими в Хэгерстене и за Понти. Даже если мы ничего нового не получим, хотя кто знает. И еще вопрос: кто будет устанавливать слежку в Хэгерстене - мы или "открытая служба"? Если мы, то я предложил бы это сделать тебе, Юнгдаль, своими силами или, возможно, совместно с отделом по борьбе с наркотиками, если они смогут выделить людей; я думаю, что они смогут, когда ознакомятся с делом. И еще я хотел бы, чтобы вы, - тут он повернулся к группе из трех человек своего бюро, - сначала ознакомились с норвежским материалом, а потом, черт возьми, уже сегодня отправили туда человека, чтобы посмотреть, нет ли еще чего-нибудь в Осло. А потом мы, конечно же, должны поискать еще в кругах, связанных с этими четырьмя из компьютера, и в других документах. Господа! Мы уже располагаем таким количеством материала, что можем начать подготовку захвата, а поэтому я хочу подчеркнуть важность соблюдения строжайшей секретности вокруг всего этого.
Нэслюнд выпрямился, объявил совещание законченным и, насвистывая, направился прямок самому шефу государственной полиции, если переходы по лабиринтам коридоров можно так охарактеризовать.
Десятью минутами позже он получил наихудшую в своей жизни отповедь. Краб почти впал в истерику, услышав предложение Нэслюнда, а Краб был известен умением всегда сохранять рассудительность и никогда не терять самообладания.
- Я не могу понять тебя! - орал шеф полиции голосом, переходящим в петушиный крик. - Поправь меня, если я ошибаюсь, и, кстати, садись! Нет, это уж слишком!
Шеф полиции откинулся на стуле и, переводя дыхание, снял очки и начал протирать их здоровой рукой.
- Итак, ты хочешь получить разрешение от прокуратуры и задержать одного из самых известных журналистов. Нет, я разделяю твои суждения об этом человеке, но и ты, и я сами были прокурорами. Поздравляю, прокурор, представь себе переговоры при задержании в присутствии сотни журналистов и этого дья... в этом "зловещем для террористов зале". Почему арестовывают редактора? А? Потому что он носит зеленую куртку и подозрительно разгуливает по Осло. С такими доказательствами выступать против чертова Шёстрема или Сиберского, или еще там какого знаменитого адвоката... нет, я не хочу даже думать об этом. Приходи с настоящими доказательствами, и я выпью с тобой шампанского, но пока, да будет Бог милостив, посвяти себя обычному ТК[27]. Вот так! И ни единого звука прессе обо всем этом, неужели мне надо повторять?
- Да-а, но есть же прямая связь... - попытался возразить Нэслюнд.
- Я сам вижу. Возможно, ты и прав, успеха тебе. Но займись лучше этой молодежью в Хэгерстене. Кстати, никаких наблюдений за Понти, кроме телефонного прослушивания.
- Но почему?
- Если гипотеза норвежцев подтвердится, то существуют фактически чисто... э-э... оперативные причины. Не буди лихо... ты же знаешь. Кроме того. Если выплывет наружу, что "СЭПО преследует Шведское радио", а выглядеть это будет именно так... Нет, пройдись по остальным и не трогай Понти, пока ты еще в добром здравии. Надеюсь, я выразился ясно?
- Вполне.
Для Нэслюнда это была неудача. Но он быстро стряхнул с себя мрачное настроение. Он понимал, что все будет пока держаться в секрете.
Фристедт и Аппельтофт в глухом молчании вернулись в общую рабочую комнату, за ними в нескольких шагах следовал Карл. Фристедт нес папку с документами о подозреваемом убийце.
Он бросил папку на стол.
- Так-так, значит, "непосредственно импортированный убийца" оказывается шефом Шведского радио. Хорошенькую работенку кто-то получит: подняться в здание Шведского радио и схватить одного из самых известных в стране журналистов как убийцу. Я бы очень не хотел быть там в тот момент.
Они немного помолчали. Все понимали, какие неслыханные последствия могли бы быть, если бы все это оказалось ошибкой. Нэслюнд с таким же успехом мог бы указать на члена риксдага или генерала.
- Хотя здесь есть одна очень печальная деталь, - сказал Аппельтофт после многозначительного молчания. - Фолькессон и этот Понти довольно хорошо знали друг друга уже много лет. И если кто может подтвердить все, так это Роффе Янссон.
- Значит, попросим Роффе Янссона зайти сюда, - ответил Фристедт и потянулся к телефону.
Роффе Янссон пришел через три минуты. Он работал с Фолькессоном еще в те давние времена, когда то, что сейчас превратилось в целый отдел борьбы с терроризмом при "Бюро Б", состояло всего лишь из него самого и Фолькессона. Это было в конце 60-х годов, когда терроризм начал входить в моду, палестинцы захватили самолет, а лига "Баадер-Майнхоф" внесла свой первый вклад в список террористических акций.
Что же до пропалестинского движения, то Фолькессон решил тогда, что лучше всего наладить открытый контакт, а не надеяться на тайное наблюдение.
Фолькессон и Янссон очень просто нашли стокгольмскую пропалестинскую группу, встречавшуюся в то время в одном подвальчике на Карлавэген. И прямо так и сказали: мол, здравствуйте, мы из СЭПО и хотели бы немного поговорить о риске терроризма и узнать, как вы, молодежь, смотрите на это дело.
Лучше всего контакт наладился у них с молодым студентом, будущим журналистом по имени Эрик Понти. Он пригласил их к себе домой, чтобы попытаться объяснить разницу между движением солидарности, то есть выпуском газеты, организацией демонстраций и так далее, и вооруженными акциями, которыми занималось само палестинское движение. Кроме того, он пытался убедить сотрудников безопасности в том, что риск вооруженных палестинских акций чрезвычайно мал, особенно в Швеции, поскольку элементом политической стратегии ООП была попытка заполучить от шведского социал-демократического правительства такую же поддержку, какую получили и вьетнамцы. А бомбами эту стратегию можно разрушить. Тогда Понти казался немного наивным, но он был прав, этого нельзя отрицать. Ведь если подумать, то именно с тех пор скоро уже двадцать лет, как в Швеции не было ни одного террористического акта. То есть до вчерашнего дня.
Так что этот Понти был "хорошим контактом". Фолькессон сохранял его, чтобы быть в курсе той или иной точки зрения, не "информации", а именно точки зрения. Иногда Понти звонил и потом, уже став журналистом, чтобы выяснить реакцию "фирмы" на различные события. Между прочим, однажды "фирме" даже пришлось "поднять паруса" и помешать одному израильскому шпиону (в то время Понти писал о шпионаже среди беженцев) убить Понти. Тогда он сам позвонил Фолькессону - небывалый случай для сегодняшней ситуации - и сказал что-то вроде того, что хотел бы сохранить лицензию на личное оружие, и предложил заняться этим израильтянином самой "фирме". А тот как раз ехал из Упсалы с заряженным револьвером. Да, и еще он добавил что-то вроде шутки: мол, если израильтянин "подстрижет" его, то виновата будет "фирма", так что пришлось вступиться. Объявили тревогу по всей стране, израильтянина схватили у Норртулль, вооруженного, через двадцать минут после телефонного звонка. В газеты дело так и не попало. Но Понти после этого был "приятным контактом". Правда, через несколько лет Янссон получил другое задание, но он знал, что Понти и Фолькессон встречались по крайней мере несколько раз. Вот примерно и все.