- Да, спрашивали. Ведь утверждалось, что именно в этом дело, не правда ли? - Они заполучили девушку, а потом бросили жребий, кто будет играть "хулигана", а кто - доброго "спасителя". Хулиган и начал накручивать. А сейчас она сидела в комнате для допросов совсем одна.
- Ну и как она? - спросил Фристедт.
Оба следователя считали, что она все еще находилась в шоковом состоянии, но уже начала приходить в себя. Петра производит впечатление интеллигентной девушки и, конечно же, начнет рассуждать, если не спешить и не прибегать к провокациям.
Фристедт и Аппельтофт получили разрешение на беседу с Петрой Хернберг максимум на два часа. Когда они вошли в комнату для допросов, она сидела с отсутствующим взглядом.
- Привет, меня зовут Арне, а коллегу Эриком, - приветствовал ее Фристедт и сел. - Мы ведем другое расследование, здесь же, в этом здании. Но оно связано с твоим арестом, вот почему мы хотели бы поговорить с тобой, о'кей?
Тон у Фристедта был корректным, дружеским и убедительным. Он обладал способностью спрашивать о тяжкой вине так, что казалось, он просит разрешения зажечь трубку.
Она кивнула, поднялась со своего места и села напротив письменного стола, за которым устроился Фристедт. Петра была мила, следила за собой, и ее легко было представить в белом халате за аптечным прилавком. Она была именно такой. Вполне возможно, что она действительно просто девушка из аптеки, подумал Аппельтофт. Он сидел чуть поодаль и, стараясь не привлекать к себе внимания, изучал ее.
- Зачем вы это сделали с нами? - спокойно спросила она.
Фристедт полистал бумаги, лежавшие перед ним на столе, делая вид, что ушел в них с головой.
- Была большая облава во многих местах, хотя ты, конечно, об этом и не знаешь, - сказал Фристедт.
Девушка покачала головой.
- Тебя подозревают в незаконном хранении оружия и в заговоре с целью убийства? Но ты, я вижу, отрицаешь это, - продолжил Фристедт невозмутимо.
- Какое незаконное хранение оружия, я в это не верю, и что такое заговор? Вы что, думаете, что я убила кого-то?
Полицейские молча пристально разглядывали девушку, потом Фристедт продолжил игру.
- Что касается незаконного хранения оружия, то речь идет о двух вещах. Охотничье ружье, не очень-то примечательное, но ты знаешь об этом?
- Это - что висит на стене? Но это же антикварная вещь, что-то наподобие пищали, и вы считаете, что мы сидим за...
- Это не так уж важно. Ну а патроны к китайскому автомату, что ты скажешь об этом? - прервал ее Фристедт. Следующий момент был очень важен, и оба комиссара бессознательно затаили дыхание.
Девушка погрузилась в себя, то ли не совсем поняв, о чем речь, то ли прекрасно разыгрывая спектакль.
- Что-то я не понимаю, о чем вы говорите, - ответила она наконец.
- Магазин к китайскому АК-47... Знаешь такой автоматический карабин с крутящимся магазином? - бесстрастно продолжал Фристедт.
В глазах девушки появился огонек.
- А-а, - сказала она, - только это. Он уже годы валялся в каком-то ящике; это же сувенир, возможно, ребячество, но, в общем-то, ненужная вещь. Эту безделушку я привезла с собой из Бейрута давным-давно.
- Зачем? - коротко и уверенно спросил Фристедт.
- Ребячество... Но... э-э... там обычно делали ожерелья из гильз к этому "Калашникову" или "клашникову", как они называли. Брали гильзы, делали в них дырки и вешали на шею. "Революционно", говорили они, вместо всяких там наград, понятно?
- А от кого ты получила его?
- От одного палестинца, в которого была влюблена и имя которого не собираюсь называть.
- Ладно, ладно. Но ожерелья-то не получилось?
- Нет, не вышло. Вкусы меняются. Да и Андерс, мой парень, не решался дырявить их, там что-то с шапочками или как их называют. А потом я о них забыла, только вот сейчас и вспомнила.
- Но был еще и магазин?
- Да, но, мне кажется, он был разбит или сломан. К тому же в него можно что-нибудь положить.
- А почему ты не выбросила это дерьмо?
- Собиралась как-то, а потом подумала, что нехорошо выбрасывать взрывоопасные предметы в мусор. Ведь мусор сжигают в Лёвста, и могло бы... Потом собиралась выбросить его в воду, но посчитала, что это глупо. Так он и остался лежать.
Фристедт и Аппельтофт переглянулись. Аппельтофт кивнул. Это означало, что они поверили в историю.
- Ну а что с этим, как его, убийством... человека из СЭПО? - спросила она.
- Понимаешь, - просто ответил Фристедт, - все выглядит так, словно есть связь между вами четырьмя и некоторыми другими, которые тоже уже находятся здесь, в этом здании. Что ты скажешь на это, кроме того, что ты невиновна и так далее?
- Ничего.
- Почему же?
- Потому что я не понимаю обвинения.
- У-гу, - сказал Фристедт и вышел, а разговор повел Аппельтофт.
Он объяснил ей, что улики есть улики и всегда возможно такое, чего сначала не видишь, в чем сам непосредственно не замешан. А потом они немного поговорили об убийствах по политическим причинам. Она прочла ему лекцию о том, что если движение, формирующее общественное мнение в стране, переходит к прямым акциям подобного типа, то оно совершает политическую ошибку. Его не интересовало, что она говорила, интересовало, как она говорила это.
Потом он спросил Петру, что она делала целый год в Бейруте, и она рассказала, что работала в небольшом диспансере в одном из самых крупных лагерей для беженцев, Бурж-эль-Баражна. Это была обычная добровольная работа для скандинавов, сочувствующих палестинскому движению, и много десятков девушек из Швеции, Норвегии и Дании делали то же самое. Именно тогда, между прочим, она и встретилась со своим парнем. Он приехал туда с миссией солидарности.
- А к какому политическому движению ты принадлежишь, кроме пропалестинского? - спросил Аппельтофт неожиданно прямо.
- А вы и этим занимаетесь?
- Нет, у нас в Швеции, как ты знаешь, тайное голосование, но я спрашиваю только для того, чтобы посмотреть, ответишь ли ты.
Она вздохнула и задумалась. Что-то в ее реакции настораживало Аппельтофта: уж слишком она шла ему навстречу и слишком равнодушно относилась к обвинению в убийстве.
- Я принадлежала к двум партиям, но из обеих вышла, - наконец ответила она. - А если ты хочешь знать к каким, то скажу: сначала - к ЛПК, а потом - к КПШ.
- КПШ - это Коммунистическая партия Швеции, да?
- Да, я так и думала, что вам известно это.
- Да, но, во всяком случае, не в нашем отделе. А те партии, в которых ты была, не могли заниматься политическими убийствами?
Наконец-то она отреагировала. Она сцепила руки и постаралась овладеть собой, чтобы не сорваться, - так это выглядело. Потом ответила сдавленным голосом:
- Я вышла из них и не хочу больше говорить о политике. Сейчас у меня к вам вопрос: если человек не виновен в убийстве, вы все равно сможете найти доказательства? Я имею в виду, вы схватили нас вот таким образом для того, чтобы конфисковать охотничье ружье?
Аппельтофт выжидал и изучал ее. Она теряла самообладание. Она боялась! Впервые она показала, что ей страшно.
- Нет, мы взяли вас не для того, чтобы получить охотничье ружье, в этом ты можешь быть уверена. Но следы от вас в Хэгерстене привели прямой дорогой в другое место, и там забрали оружие куда поинтереснее. Тебе это говорит что-нибудь?
- Я хочу получить адвоката. А ты, кстати, не ответил на мой вопрос. Ну?
- Если ты не виновна, то тебя не могут осудить, и мы не придумываем доказательств, если их нет. Поверь мне.
- Поверю, но я все же хочу иметь адвоката.
- И все же поверь. Мы можем перебрать массу нитей и связей для начала, но в конце концов получим нечто совсем иное. Если ты не виновата, то ты можешь помочь и нам, чтобы мы побыстрее напали на правильный след, и самой себе, чтобы выйти отсюда побыстрее.