Сердце мое замирало, когда я смотрел на беспрерывную цепь сучковатых корней, искривленных стволов с зелеными листьями, задрапированных серебристым мхом; на зловонные пруды, посещаемые неизвестными мне обитателями, сверкавшие в полутьме. В этот момент Франция казалась страшно далекой; я боялся, что никогда не увижу ее благоустроенные поля и виноградники, ее прямые дороги и оживленные города; я был уверен, что глаза мои никогда не будут смотреть на то милое лицо, которое так часто рисовалось в моем воображении.
В то время как наши лодки плыли рядом, Мартин бросал мне случайные замечания, но большей частью мы молчали. Наконец, лодки направились к берегу, к месту, где стояло большое количество других лодок. Множество смуглых детей, игравших среди них, смотрели своими большими, черными, полными любопытства глазами на наши белые лица и странные одежды. Когда мы стали взбираться по легкому склону холма, ведущего к деревне, дети прыгали впереди нас, крича и указывая на нас пальцами. Жилища у этих дикарей были сделаны из древесной коры; женщины были заняты стряпней над костром против дверей в то время, как мужчины лениво бродили вокруг или разговаривали друг с другом. Волкообразные собаки бегали там и сям.
Мы остановились перёд одной из хижин, значительно больше других, и дикарь, который нас вел, сделал нам знак ждать, а сам вошел внутрь. Через короткое, время он снова появился в сопровождении высокого, пышно одетого дикаря; гордый вид его и умное лицо заставили Мартина сказать тихим голосом:
— Без сомнения, это их вождь.
Дикарь, приведший нас, говорил быстро, объясняя, по-видимому, наше присутствие, и вновь пришедший время от времени бросал в нашу сторону пронзительные взгляды. Через несколько минут он подошел к нам и поднял руку в знак приветствия; затем, указывая на себя, произнес подряд несколько раз «Санона». Мартин, подражая его жестам, назвал свое имя и мое. Затем, по знаку нашего проводника, мы последовали за ним к близ стоявшей хижине. В ней ничего не было, кроме кож, и я, страшно уставший, немедленно бросился на них.
Я почувствовал жар, страшная головная боль сверлила мою голову. Я сказал об этом Мартину, но не помню, получил ли я ответ от него, так как быстро заснул.
Когда я проснулся, Мартин Белькастель и пожилой дикарь старались влить сквозь мои стиснутые зубы какую-то противную жидкость, от которой я вначале отбивался, но потом с большим трудом проглотил. Туземец был украшен множеством странных эмблем, нашитых на его одежде; ряды зубов, когтей и блестящих камешков висели на его худой шее. Он провел похожей на клещи рукой по моему лицу, которое было мокро от пота, быстро кивая головой. Когда он удалился, я спросил Мартина, кто это.
— Очень почтенный человек, — ответил Мартин. — Он главный лекарь в этой деревне и спас вашу жизнь лекарством из трав. Ваша болезнь, оказывается, знакома этому народу.
Мартин был в новой, из серой оленьей кожи, одежде, которую ему, как и мне, подарил вождь дикарей, и в новых замшевых сапогах. Мартин сказал, что этот народ называется «санти»; по-видимому, это мирное племя охотников, живущее дичью, рыбой и хлебом из какого-то странного зерна, которого он раньше никогда не видел.
Когда лекарь вновь пришел, он сделал мне знак следовать за ним, но я был так слаб, что едва мог подняться. Мартин помог мне, и мы пошли за ним к небольшой хижине из древесной коры, где стояла скамейка из веток и сделано было углубление, наполненное водой. Здесь мое голое тело завернули в одежды из перьев. Лекарь оставил меня, а вместо него пришли две женщины с горячими камнями, которые они опустили в воду. Хижина скоро наполнилась теплым паром, и я стал сильно потеть. Через некоторое время женщины опять вошли и, несмотря на мое сопротивление, сняли с меня одежды и стали обливать из больших тыкв холодной водой. Мартин все это время громко хохотал и подшучивал надо мною.
Постепенно силы мои восстанавливались, и я с интересом наблюдал новую для меня жизнь. Я видел, как женщины изготовляли красивые одежды из перьев, пояса и кушаки из волос с многочисленными разноцветными узорами, сапоги и одежды из оленьей кожи. Лодки, которые назывались «каноэ», делались из одного куска дерева, выдолбленного при помощи огня.
Жизнь этих дикарей была проста: женщины обрабатывали землю, выделывали кожи, выполняли все домашние работы, а мужчины охотились в лесах и занимались рыбной ловлей. Здесь я впервые наткнулся на странный обычай курения табака, и мне доставляло большое удовольствие наблюдать, как мужчины, отдыхая вечером перед хижинами, потягивали из своих трубок с невозмутимым спокойствием и выпускали клубы дыма с величайшим равнодушием. Этот обычай у них так укоренился, что трубка употреблялась ими и во время совещаний как символ мира и братства. Я никак не мог привыкнуть к курению — едкий дым меня так раздражал, что я оставил всякую попытку приучить себя к употреблению этого зелья.
Силы мои совершенно восстановились, и я стал снова охотиться в лесу с Мартином. Окружавшие нас болота, разносящие лихорадку, не вредили этому железному человеку, и он с большим увлечением отдался новой жизни.
Глава VIII
Крик совы
Прошло некоторое время, и мы перестали быть предметом удивления для туземцев, хотя к нашим упражнениям в фехтовании они никак не могли привыкнуть. Я устроил деревянные футляры для наших оружий, и, несмотря на то что тело мое было постоянно в синяках от наносимых мне Мартином сильных ударов, я все-таки старался научиться его небрежному, но смертельному методу. Эти схватки доставляли большое удовольствие нашим краснокожим друзьям. Мы же от них научились многим уловкам рукопашного боя, а также гребле и управлению лодкой. Это искусство нам вскоре очень пригодилось.
Однажды, будучи в нескольких ярдах от берега, Мартин каким-то образом опрокинул лодку, и, как только он появился на поверхности воды, вблизи него показалась одна из тех громадных чешуйчатых гадин отвратительного вида, которые так часто встречаются в этих водах.
— Черт возьми! Торопитесь, Мартин! — закричал я, схватив лежавшее на земле весло.
Мартин удвоил свои усилия, но чудовище настигало его. Я бросился на помощь, идя по мели у берега, крича и размахивая веслом. Мягкая, липкая тина заставляла меня медленно двигаться вперед, но я поспел вовремя. Как раз в тот момент, когда гадина приблизилась уже к своей добыче, я схватил Мартина за его кожаную рубаху и стал тащить к берегу. Оттянув таким образом Мартина на несколько шагов, я быстро вонзил длинное ромбообразное весло в глубь раскрытой пасти чудовища. Мы побежали к берегу, где нас встретили изумленные всем случившимся дикари. Преследователь Мартина исчез из виду, а обломок весла плавал в недалеком от нас расстоянии, на поверхности реки.
— О, Блэз, — сказал Мартин, обнимая меня, — вы герой!
Похвала эта из уст Мартина, человека, который на самые отважные поступки смотрел, как на обыденное дело, была для меня особенно приятна.
Мягкая зима быстро прошла; наступила весна; женщины приготовляли зерна для посева; дни стали длиннее, и воздух был насыщен благовонными запахами.
Мартин изготовил из веревки календарь: он ежедневно прибавлял на веревке по узлу; таким образом, считая обратно до того дня, когда мы удрали от мятежников из форта Карла, мы знали точный счет месяцам. Время проходило для нас не бесцельно: мы многому научились у дикарей в искусстве охоты, и по мере увеличения нашей ловкости, наши тела закалялись все больше и больше, и мы чувствовали себя отлично.
В апреле наступили сильные дожди — река вышла из берегов, и окружающие нас озера и заливы слились в одно большое водное пространство. Теперь на охоту мы отправлялись на лодках; охотиться же приходилось на далеком расстоянии от деревни, так как вода прогнала дичь на более высокие места. Во время охоты мы вместе с нашими друзьями-дикарями посещали разбросанные вдоль реки и между болотами меньших рек другие населенные «санти» деревни и находили в них ту же спокойную и мирную жизнь.