В телеграмме говорилось, что в условиях управления страной Государственным комитетом по чрезвычайному положению необходимо обеспечить строжайшее соблюдение законности, исполнение Конституции СССР и республик.
Обо всех чрезвычайных происшествиях и противодействии ГКЧП, предлагалось в телеграмме, незамедлительно сообщать в Прокуратуру Союза. Видимо, вот эта последняя строка и явилась роковой для прокуратуры и ее руководства. Ее почему-то истолковали как поддержку путчистов. Коллегии прокуратуры выразили недоверие. Сейчас становится ясно, почему так истолковали.
Так называемым демократическим силам давно не нравился состав коллегии, который в основном всегда придерживался приоритета Конституции СССР и союзных законов, прямо говорил о правовом волюнтаризме в стране. Поэтому искали любой повод, чтобы избавиться от коллегии.
Вторая причина заключалась в том, что началось следствие по участникам переворота. В соответствии с действующим законодательством оно должно проводиться Прокуратурой Союза и под ее надзором. Чтобы отстранить нас от надзора, и объявили коллегию путчистской. В этом весь секрет закулисной демократической возни. Какой бы ни была Прокуратура Союза ССР, но она бы никогда не пошла на грубейшие нарушения законности, на те, что допустила Прокуратура РСФСР в ходе следствия по данному делу. Но о них чуть позже.
На второй день помощник Трубина передал мне его указание о немедленном прекращении дел Калугина, Гдляна и Иванова. Я попросил сообщить Генеральному, что я на сделку с совестью не пойду и принимать такое решение не буду.
Тогда указания Трубина по делу Калугина передали в Главную военную прокуратуру, где их и исполнили.
30 августа 1991 года Трубин подписал постановление о прекращении дела в отношении Гдляна и Иванова. Постановление для него подготовил его беспринципный и неквалифицированный помощник Захаров Ю.
Это решение я назвал предательством законности, конъюнктурным, неправовым, угодливо-политическим. Дело в том, что 12 июня 1991 года тот же Трубин информировал Горбачева, что в ходе следствия собраны дополнительные доказательства, дающие основания для предъявления обвинения Гдляну и Иванову в совершении ими ряда преступлений, в том числе: злоупотребление служебными полномочиями, их превышение, принуждение граждан к даче показаний и к клевете. Он также сообщил, что решается вопрос о повторном вхождении в Верховный Совет страны с представлением о даче согласия на их привлечение к уголовной ответственности.
Аналогично развивались события и вокруг дела Калугина О. В конце мая 1991 года Главная военная прокуратура представила Трубину проект представления в Верховный Совет СССР о получении согласия на привлечение Калугина к уголовной ответственности; так как он тоже был народным депутатом СССР, Трубин поручил мне лично изучить дело и доложить о достаточности доказательств для вхождения в Верховный Совет. До этого результаты следствия неоднократно обсуждались у нас на оперативных совещаниях с участием почти всех заместителей Генерального прокурора, работников военной прокуратуры, а также государственной безопасности. Мнение у всех было единое – Калугин разгласил государственную тайну и должен отвечать по суду.
Несмотря на это, я еще раз ознакомился с материалами дела. Тщательно изучил экспертное заключение, подготовленное специалистами Совмина СССР, Министерства обороны, ряда научно-исследовательских институтов и Комитета безопасности. Выводы экспертов были категоричными: Калугин нанес огромный ущерб государственным интересам страны, раскрыл методы работы разведки и контрразведки, вплоть до рассекречивания нашей агентуры за рубежом.
Остается только удивляться и до глубины души возмущаться, что этому человеку Горбачев вернул генеральское звание, пенсию, а Бакатин, возглавив КГБ, взял его в главные свои советчики. Действительно, в России правили бал предатели и перевертыши, подлецы и бесчестные люди.
Изучив материалы дела и побеседовав со следователями, прокурорами Главной военной прокуратуры, я доложил Трубину о возможности вхождения с представлением на получение согласия на привлечение Калугина к судебной ответственности. Однако предложил входить не в Верховный Совет, а в Президиум Верховного Совета СССР. Свое мнение мотивировал тем, что многие сведения, находящиеся в деле, носят секретный характер и мы сами вольно или невольно можем допустить утечку государственной тайны.