Понятно, что нюансы воспитания и пристройства наследников состоятельных семейств — не общественное достояние, но я никак не думал, что господин Станкевич так удивится сказанному сейчас. Мне об этом отец с момента первых проблесков разума периодически долдонил, усилив громкость наставлений особенно когда у меня первые подруги появляться начали.
Или Станкевич сейчас не от этих моих слов удивляется? Вообще не могу понять по его лицу, чего он от меня ждет, и чего хочет услышать.
— Жениху вашей дочери не в последнюю очередь необходимо будет принять на себя обязательства по сохранению накопленного вами семейного капитала, я под это просто не подхожу. Очевидно, что стоит вам выйти на покой, как меня тут же сожрут.
Здесь я немного лукавил, конечно — не договаривая, что у меня в этом мире есть немного важных дел, которые не предусматривают возможной роли кавалера Алисы, боже упаси.
Станкевич молчал, по-прежнему очень странно на меня глядя. Даже не могу понять его эмоции, каша какая-то. В покер я бы с ним точно играть не сел, вообще непонятно ничего, просто не прочитать его. Как будто настройка радиоприемника взбесилась, сплошное шипение и мельтешение нескольких голосов накладываются.
Ладно, надо закачивать уже.
— В общем, под роль жениха не подхожу, так что обсуждать эту тему не вижу смысла. У меня нет положения в обществе, у меня нет грамотности в управлении большими потоками денег, кроме того мне это неинтересно. Теперь я могу идти?
— Тебе неинтересна Алиса?
— Речь сейчас была об управлении большими потоками денег. Это мне не интересно.
— А она совсем тебе не нравится, правильно понимаю?
Ну вот опять почем за рыбу деньги. «Дядь, ну хорош, прекращай!» — захотелось уже мне повысить голос. Но я сдержался.
— Ваша дочь красивая и умная девушка, но нравится она мне или нет, еще раз: не имеет отношение к делу.
— Она в тебя влюблена без ума.
— Это пройдет, — успокаивающим тоном, как доктор на приеме, произнес я. — Если является проблемой, отправьте ее на несколько месяцев куда-нибудь подальше, а еще лучше — волонтером в госпиталь или приют для животных.
— Это все, что ты можешь сказать?
Господи, какой же он тупорогий. Просто никак его не пробьешь: похоже, у него лобовая броня плавно переходит в затылочную кость, как Артур Волков из логистики любил говорить, когда кто-то жестко тупить начинал. Единственный нормальный человек в том вертепе различных совещаний, которые я имел счастье посещать в прошлом мире во время своей недолгой карьеры. Он еще много такого хлесткого говорил, я за ним иногда даже записывал.
Генрих Станкевич между тем продолжал смотреть на меня с вопросом ожидания. Наверное, лучше бы мне было сейчас промолчать. Но все же — на волне хорошего настроения от трехсот тысяч на благотворительность (легко пришли легко ушли) и от удивления его непробиваемостью я не удержался.
— Знаете, когда я спасал жизнь вашей дочери, совершенно не думал о том, чья она дочь. Я даже этого не знал. А если бы знал, тоже не думал бы. Более того, вытаскивая ее из воды я совершенно не думал о том, что она в отношении меня вела себя крайне невоспитанно и невежливо…
Вот почти не соврал — там ведь такие сиськи были, что я в тот момент на них немного отвлекся даже несмотря на надвигающийся на нас вал цунами.
— …и сейчас, видя величину и размер вашей оценки жизни и спокойствия своей дочери, хочу сказать: я просто сделал то, что сделал бы каждый на моем месте. Не стоит таких огромных благодарности. Теперь все, я могу идти?
— Пшел вон, — с гримасой отвращения махнул рукой Станкевич.
Вот тут-то у меня планка моей девиантной, частично демонической сущности и упала. Причем одномоментно — буквально краткий миг повело морозцем по плечам, и в груди уже возник ком обжигающе-холодной ярости.
— С зеркалом так общайся, дегенерат.
— Что? — свистящим шепотом выдал ошарашенный Станкевич.
— Что слышал. Вежливости для начала возьми пару уроков, прежде чем к людям из норы вылезать, животное ты тупое.
— Ты что сейчас сказал, молокосос? — загремел голосом Станкевич, поднимаясь из-за стола и буквально нависая надо мной.
На других, наверное, это действовало.
— Ты глуховат или туповат? — вопреки его ожиданиям, я сделал мягкий шаг вперед.
Говорил я негромко, спокойным тоном. Но, видимо (это я краем обычного сознания отметил), Станкевич что-то увидел в моем взгляде, интуитивно почувствовал опасность. А опасность была, реальная — я ведь сейчас уже не совсем человек, демоническая сущность в моменте берет вверх; мне сейчас убить его как кашлянуть, я собой вообще не владею.