— Ты пришел надо мной издеваться? — не глядя на Родионова глухо поинтересовался он.
— Нет, я пришел удостовериться, что ты жив-здоров, а также сделать вид что договариваюсь с тобой о решении вопроса. Сглаживаю, так скажем, твой конфликт с моим подопечным. Как он тебе, кстати?
В ответ Станкевич только выругался глухим голосом.
— Я знал, что понравится, — улыбнулся Родионов. Взгляд его, впрочем, оставался при этом холодным как лед.
— Он совершенно безразлично относится к Алисе.
— В числе прочего поэтому она и потеряла голову. Не волнуйся, я решу вопрос.
— Дима, я не уверен, что это сработает.
— Генрих. В отличие от тебя, я отвечаю за свои слова и выполняю свои обещания. И я тебе гарантирую, что когда ты умрешь, я смогу сохранить для твоей дочери твои накопленные капиталы, большую их часть которую не конфискуют, а также уберечь твою дочь от мести семьи Черной.
— С помощью этого…
Дальше последовала негромкая, но емко характеризующая Максима Царева тирада.
— Да, с помощью этого крайне способного молодого человека. Не забывай, что он уже один раз спас ее, не проплыв мимо, не сможет бросить и во второй раз. Мы его давным-давно просчитали, и я тебе гарантирую, что все будет хорошо. Не обещаю, что он в нее влюбится, женится и у них будет мал-мала детишек, но как минимум он поможет ей сохранить твое наследство, статус и обеспечить защиту. Тебе для этого всего лишь надо будет вовремя пустить себе пулю в голову. Или ты собрался в окно прыгать? Я к тому, что если так, то прыгай пожалуйста на чистую улицу, чтобы никому на машину не приземлиться, ты и так проблем в этой жизни достаточно создал, скольким жизнь испортил.
— Ты сейчас специально так жестоко себя ведешь? Отыгрываешься на мне?
— А ты всю свою жизнь специально себя как конченый ведешь? Отыгрываешься на других людях? Генрих, вот с кем с кем, а с тобой миндальничать я бы в последнюю очередь стал.
— Ты зачем сейчас пришел?
— Я же тебе уже сказал. Сделать вид что договариваюсь с тобой. Ну и, конечно, не в последнюю очередь проверить, что наш договор в силе. Терпеть ненавижу мартышкин труд, знаешь ли. Так что, если ты решил спрыгнуть не из окна, а с наших договоренностей, сообщи заранее.
— У меня к тебе будет просьба.
— Какая?
— Дим, можно я не сам?
— Что не сам?
— Не издевайся, ты все прекрасно понял. Можно оформить как несчастный случай? На охоте, например.
— Генрих, ты вертишься как уж на сковородке! — даже удивился Родионов. — Не-не-не, прости, у меня легиона душегубов нет. А даже если бы и были… Знаешь, всегда должен быть не только пример лучшего из лучших, но и эталонный образец того, кем не надо быть. Когда ты пустишь себе пулю в голову, в узких кругах это будут весьма широко обсуждать, а грамотные люди сделают грамотные выводы. Так что давай сам, все сам, друг дорогой.
— Сколько у меня времени?
— Все также, еще несколько месяцев я могу попридержать прокурорских. Но это не просто, там парни борзые, уже когтями землю цепляют, готовы тебя рвать начать на британский флаг. Я поэтому спрашиваю еще раз: у нас все в силе?
— Да, — ответил Генрих после небольшой паузы.
— Генрих. Друг. Я слышу некоторую неуверенность в твоем голосе. Скажи честно, ты настроен меня обмануть?
Вместо обмануть Родионов использовал иное слово, гораздо более емкое по звучанию.
— Нет, — сдавленно ответил Станкевич.
— Понимаю, — покивал Родионов. — Понимаю… Генрих, ты сейчас все еще ищешь пути спрыгнуть с поезда? Ты еще не понял, что таких путей у тебя просто нет? Ты серьезно намереваешься меня обмануть?
— Нет, ты не так понял.
— Я все так понял, друг. Это ты ничего до сих пор так и не понял своей тупой головой! Ты либо можешь купить своей дочери достойную жизнь, получив забвение и даже похороны с воинскими почестями, либо же окажешься в позорной яме навсегда, отправившись зону топтать и мундиры для родной милиции шить остаток жизни. Мне даже ничего не нужно будет делать, тебя не преминут смешать с грязью все те, кто не забыл как ты вел себя, когда была возможность показать свое истинное лицо. Отыграются на тебе, и на твоей дочери. Тебе напомнить хотя бы пару фамилий?
— Я все понял, Дим. Я обещаю, что сделаю как договорились.
Родионов долгим взглядом посмотрел на отнявшего от лица пакет со льдом Генриха, после чего кивнул.
— Вот и отлично. Не хворай.
Родионов поднялся. Посмотрев еще раз на вмятину на месте лица у портрета, он покачал головой, после чего не прощаясь и не оборачиваясь направился к выходу из кабинета.