— Ну вот как так? Пять — один!
— Практика, мой юный друг.
Ухмыльнулся мужчина с длинными седыми волосами, которому внешне впору было дать лет так тридцать пять.
— Исключительно практика.
Отложив контроллер, он обратил на нас внимание:
— Доброе утро. Проходите, присаживайтесь, чувствуйте себя как дома. Думаю, Пётр не откажется принести нам кофе?
Кивнув, Колосс вышел из комнаты. Я же, воспользовавшись предложением сел в одно из кожаных кресел, что располагались напротив дивана. Лаура, вместо того, чтобы занять второе, уселась на подлокотнике.
— Вижу, чем-то вы смогли привлечь нашу снежную королеву.
— С чего вы взяли?
— Он телепат.
Вмешался в разговор брюнет, не дав моему собеседнику и рта раскрыть.
— То, что ты сейчас ничего не чувствуешь, означает лишь, что он не лезет тебе в голову нарочно.
Слово вновь взял седовласый:
— Позвольте представиться: я Чарльз Ксавьер. Как уже сказал мой друг Тони, я действительно не лезу в вашу голову осознанно, однако, это не мешает мне «слышать» чужие эмоции и даже особо «громкие» мысли. Увы, с этим поделать ничего не могу — и так занимаю мозг всеми возможными способами.
— Раз теперь мы представлены, то теперь, пожалуй, начну с претензий.
Вновь Тони нагло вмешивается в диалог, привлекая к себе внимание.
— Тони, друг мой, прошу тебя…
Ксавьер устало закатил глаза, в то время, как я лишь вопросительно приподнял бровь — впервые вижу этого человека, а у него уже ко мне претензии. С чего бы это?
— Чарльз, будь добр, не перебивай. Тем более, что и претензий у меня не так, чтобы много.
Повернувшись ко мне, он начал излагать:
— Во-первых, мне не нравится то, что ты сделал в Москве — сорок ни в чём не повинных человек убиты одной тварью в течение ночи! Уму непостижимо!
Я хотел возмутиться. А как же? Не по моей воле лишились жизни все те люди, что имели несчастье проживать в том же самом доме, что и я. Но да, очевидно, виновен в одной, сороковой, смерти, свершённой по принципу «сгорел сарай — гори и хата». Однако, в своё оправдание смею отметить, что, сложись всё иначе, и не было бы этих сорока смертей и…
— Во-вторых, я крайне недоволен тем, что ты устроил, приехав в страну. Даже не пытайся оправдываться: юридически с тебя любые обвинения стекут, как вода, но и большого ума, чтобы сложить два и два, не требуется.
… Да, этих смертей я, тем более, не желал — все эти люди мне ничего плохого не сделали, и злиться мне на них не за что. Даже удивительно, почему за мной до сих пор не открыта легальная охота.
— Вот только, что удивительно: на маньяка ты не похож, на хладнокровного убийцу тоже — я таких насмотреться успел, так что, не сомневайся. Да и последующие твои действия только подтверждают это, поскольку ты более нигде, кроме участия в операции Щ.И.Т.-а, разумеется, неофициального, не отметился. Странный ты человек, в общем.
Я уже собирался ответить, как он вдруг снова взял слово:
— А недавно появился на камерах в спонсируемом мной лабораторном центре, причём, в крайне положительном амплуа. Прямо-таки геройском, можно сказать. Помог девочке спасти опекуна от смерти, шутка-ли. Так как мне к тебе относиться, Иван Семёнов?
После этого Миллиардер, плейбой, и далее по списку, выжидательно уставился на меня. Во взгляде Чарльза я заметил некоторое любопытство, Лаура же вновь погрузилась в раздумья.
— А что я могу на это сказать?
Со вздохом произнёс я.
— Лишь то, что, по какой-то причине, я всем вдруг понадобился, хотя всех моих желаний — тихая спокойная жизнь, да работа в том же магазине, благо, на жизнь хватает, а я не особо привередливый и чрезмерной роскоши не жажду. Если же нужны оправдания, то в них я смысла не вижу — не я их всех убил.
Красного решил не выгораживать — нет смысла. Сам по себе никакими выдающимися способностями я не обладаю, так что до истины докопаться проблем никаких не составит даже для идиота, что уж говорить о юном гении, что мастерит себе высокотехнологичную броню, в которой после не стесняется летать над городом и геройствовать.
— Вот только не говори, что это всё сделал симбионт в кровожадном порыве, а ты его потом ловко приручил.
— Не скажу.
Спокойно отозвался на очевидную провокацию.
— Тем более, что они не так устроены и до слияния с носителем не имеют разума и не осознают себя.
В этот момент дверь открылась, и в кабинет вошёл Распутин, держа в руках поднос с четырьмя исходящими паром чашками и кофейником. Поставив оный на небольшой столик перед диваном, он удалился, всем видом показывая, что мы лучше тут как-нибудь сами, а он спать хочет. И я его прекрасно понимал, да что уж там — сам бы с радостью завалился дрыхнуть, поскольку пара бессонных суток не располагает к бодрости, но, благодаря Красному, я всё ещё не валюсь с ног от усталости, и даже могу сносно функционировать, хотя временами отчётливо ощущаю, как лениво в голове мысли перекатываются.