Я понимала, что Крис нелегко говорить мне такое, и растрогалась. Но еще больше меня поразило поведение Монти. Какой же склонностью к садизму надо было обладать, чтобы по собственной воле жениться на наивной девочке и потом сказать ей, что он любит другую. Зачем ему это понадобилось?
— Крис, дорогая, — сказала я, — ты доджи постараться понять, что я уже давно не любила Монти. Наши отношения зашли в тупик, мы двигались к разрыву, и он знал об этом не хуже меня. Вот почему тебе не следует страдать из-за того, что ты якобы разбила мою жизнь.
Я заметила, что Билл слушает меня с повышенным интересом, но Крис никак не реагировала на мои слова. Было очевидно, что мысль о том, что кто-то мог разлюбить Монти, просто не могла достучаться до ее головы.
— В последнее время случалось, что я испытывала к нему ненависть, такую же сильную, как любовь, — проговорила Крис, как бы изумляясь собственным словам. — Я поняла, что любовь и ненависть переплелись в клубок, из которого я не смогу выпутаться. — Помолчав, она добавила: — Это случилось после того… когда я обнаружила…
— Обнаружила что? — спросил Билл. Казалось, Крис собирается с силами, чтобы ответить, но она так ничего и не объяснила.
— Я не могу об этом говорить. Действительно не могу. Но мне не хотелось бы, чтобы вы меня считали круглой идиоткой. То, что я там наговорила Мак-Фейлу… разумеется, я так не думаю. Просто я должна была так отвечать ради него.
— Значит, ты не веришь, что Монти был таким уж изумительным человеком? — спросила я.
— Конечно. — В этот момент Крис показалась мне совсем юной и бесконечно несчастной. — Эти последние две недели… После них я уже не могла верить Монти, как раньше. Но, Лайнел, это не имело значения. Для меня было неважно, хороший он или плохой, добрый или жестокий. Я все равно его любила. И всегда буду любить. Кажется, в этом я похожа на свою мать.
Теперь она сидела на краю дивана, выпрямив спину. Ее лицо, отмеченное почти детской прелестью, показалось мне вдруг куда более взрослым, даже постаревшим, у нее был взгляд глубоко отчаявшегося человека.
Меня удивило, насколько облик этой новой, более зрелой Крис не соответствовал всему тому, что я знала о вялой и бесцветной Сьюзен Гарднер. Крис заметила мое замешательство.
— Так ты не знаешь, Лайнел? Сьюзен мне не родная мать. Она чудесно ко мне относится, и я ее люблю, но она не моя мать.
Это явилось полной неожиданностью для всех нас, и в комнате воцарилось молчание. Через некоторое время Крис снова заговорила, с трудом подбирая нужные слова.
— Моя настоящая мать сбежала, когда мне не было еще двух лет. С одним человеком. Отец не любит об этом говорить, но кое-что он мне рассказал. Он считает того человека очень дурным. Должно быть, мама очень его любила, раз она так поступила. Наверное, она любила его так же, как я любила Монти, который тоже не был хорошим человеком. Вот что я имела в виду, когда сказала, что похожа на свою мать. Кажется, я и внешне на нее похожа, хотя я светлая, как отец, а она была темноволосой. Когда-то я нашла ее старую фотографию, и теперь мне кажется, что это чуть ли не мой портрет.
Выговорившись, Крис немного успокоилась, однако теперь было не время бередить старые раны и сопоставлять нынешнюю трагедию с драмой минувших дней.
Мы с Еленой переглянулись, и она обратилась к Биллу:
— Почему бы тебе не отвезти Крис домой? Ей надо бы поскорее лечь спать.
— Конечно, — согласился Билл. — Пойдем, малышка. Ты ведь поедешь к отцу, не так ли?
Крис кивнула.
— Да, разумеется. Я не могу вернуться в эту ужасную, пустую квартиру Монти.
Елена принесла ее вещи, но Крис медлила, как бы желая еще что-то сказать. Хотя она и держала себя в руках, каждая черточка ее лица свидетельствовала о тревоге и смятении. Она явно чего-то боялась.
— Ты понимаешь, — обратилась она ко мне, — моему отцу пришлось так тяжко… и я не хотела причинить ему новые страдания. Эта женщина сделала его несчастным. Я имею в виду мою мать. И я нанесла ему удар, выйдя замуж за Монти. Поэтому теперь я желаю только одного: сделать так, чтобы ему легче было перенести это несчастье. Я должна добиться этого любой ценой.
— Я тебя понимаю, — заверила я Крис, хотя ее слова показались мне довольно туманными. Она явно чего-то недоговаривала, и это внушало мне беспокойство. Но я только дружески пожала ей руку. — Постарайся как следует выспаться. И обязательно заходи ко мне, если окажешься в наших палестинах.
— Позвони мне завтра в «Юниверсал», Лайнел, если будут какие-нибудь новости, — попросил Билл.
Мы с Биллом переглянулись, и в этот миг я твердо знала, что он мне друг. Мы с ним союзники. Ему не хотелось подозревать меня, мне — его. Было приятно это ощущать.
Не знаю, отчего мой мозг выбрал именно этот момент, чтобы, по касательной оторвавшись от действительности, восстановить в памяти то, что я, казалось, начисто позабыла. Как бы там ни было, перед моим мысленным взором с безжалостной ясностью возникла картина: я стою в витрине и…
— Клюшка для игры в гольф! — воскликнула я и чуть не задохнулась. — Ах, Билл!
— Ну и что с этой клюшкой? — спросил Билл.
— Другая половина… та, которую они не нашли. Я держала се в руках. На ней отпечатки моих пальцев!
И я рассказала ему, как приводила в порядок витрину; как подняла верхнюю часть клюшки и засунула ее в спортивную сумку, висящую на плече манекена — просто чтобы она не валялась на виду. Я спрятала ее в таком месте, где она рано или поздно обнаружится. И если они найдут мои отпечатки пальцев и сопоставят…
Билл неодобрительно взглянул на меня.
— Да, плохи наши дела. — Он собрался с мыслями. — Может быть, вместо того чтобы полагаться на волю случая и пытаться выкинуть из головы неприятные воспоминания — а это все равно не получится — нам следовало бы объединить усилия и найти настоящего убийцу, пока не схватили какого-нибудь ни в чем не повинного человека.
Елена обняла меня за плечи, потому что я снова задрожала.
— Но это еще не все! — воскликнула я. — Как же я могла забыть! Вы помните кольцо, с которым Мак-Фейл носился как с писаной торбой? Так вот: я, по-видимому, нашла камень от этого кольца. Или кусочек камня. Я подняла его с ковра, но подумала, что это осколок какого-то дешевого украшения. Если это тот самый камень, моя находка может оказаться важной для расследования.
— Что ты сделала с этим камнем? — спросил Билл.
Я с предельной ясностью заново испытала ощущение того, что камень находится в моей руке: гладкий, но с зазубриной на краю, словно у него отбит кусочек. Мне припомнилось и то беспечное движение, посредством которого я позволила камню выскользнуть из пальцев.
— Он в кармане халата, — объявила я. — А халат висит на спинке стула в моем кабинете.
— Хорошо, — сказал Билл. — Завтра утром первым делом достань его и передай Мак-Фейлу. Возможно, это важная улика. И постарайся хорошенько выспаться.
Наконец Елена закрыла за гостями дверь, и мы остались одни в квартире. Несмотря на усталость, я долго не ложилась, беспокойно слоняясь по комнатам.
— Елена, как ты думаешь, кто мог…
Она резко меня оборвала:
— На сегодня хватит. Оставь что-нибудь для полиции: пускай у них болит голова. У тебя был тяжелый день, да и я немного раскисла. Мы ложимся спать.
Чуть позже я лежала в постели в нашей с Еленой общей спальне и невольно восстанавливала в памяти жуткие картины, увиденные задень, перебирала в уме вопросы, оставшиеся без ответов. Я всматривалась в темноту и слушала, как дождь стучит по оконному стеклу.
Должно быть, смерть Монти была кульминацией загадочной истории, которую нам еще только предстоит прочесть. Но убийство — не завершение сюжета, а скорее начало новой истории, в которой все, кто был так или иначе с ним связан, должны будут исполнить свои роли. Истории, переполненной страхом, неуверенностью и отчаянием. Потому что эти чувства сопровождают убийство с такой же непреложностью, с какой ночь следует за днем. Завтра откроется новая глава. Какая роль в ней отведена мне? И когда достоянием публики станет та часть роли, которую я уже сыграла?